Arina Kowner -коллекционер русского искусства до- и постперестроечного периода

Матиас Френер: Госпожа Ковнер, Вы известны в настоящее время как самый значительный коллекционер русского искусства до- и постперестроечного периода. В Вашей коллекции более 200 произведений, созданных в Советском Союзе и в государствах его правопреемниках. Между тем в Вашей коллекции есть русские иконы, портрет государя, а также значительные работы мирового современного искусства. Самый общий вопрос: что лежит в основе Вашего коллекционного увлечения?

Арина Ковнер: Покупать картины я начала в 1970-е годы. Это были литографии художников, которые мне нравились, с произведениями которых я хотела бы жить. таких, как  Бойс (Beuys), Шагал (Chagall), Мангольд (Mangold), Миро (Mirò), Тэнгли (Tinguely). Я вообще не думала о коллекции. В 1976 году, с началом моей деятельности в качестве ответственного лица за культурный сектор в Migros, мне пришлось активно заниматься стратегическими вопросами и разрабатывать концепции. Таким образом начиналась работа по формированию коллекции Migros. Мне приходилось бороться практически за каждое произведение. Наверно, по этой причине я решила на свой страх и риск приобретать работы тех же художников, что предлагала и для Migros. Так что могу сказать, что моими путеводителями были коллекция Migros и тогдашний эксперт Урс Раусмюллер (Urs Raussmüller).

Матиас Френер: А чем объясняется Ваша любовь к искусству России? Во время первой революции в 1905 году Ваш отец бежал из Белоруссии на Запад и в 1916 году стал швейцарцем. Быть может, Вы ищете в произведениях поздних поколений русских художников свом корни?

Арина Ковнер: Я росла на русской культуре. Читала, правда, в немецком переводе, Достоевского, Лермонтова, Толстого, Чехова, слушала и играла русскую музыку.

Матиас Френер: В Вашей коллекции есть несколько очень красивых и значимых икон. Зачем Вы их покупали?

Арина Ковнер: Иконы − особенно с Богородицей − привлекают меня с эмоциональной точки зрения. Когда в 1980-е годы я начала заниматься русским современным искусством, то заметила, что у него в принципе два источника вдохновения: иконопись и работы художника Казимира Малевича. В моей коллекции есть картина Эдика Штейнберга (Edik Steinberg) 1976 года с его «обратной перспективой», которая в абстрактной форме обращается к «Троице» Андрея Рублёва. Сергей Шутов назвал свою картину 1985 года «99 имён» − на ней действительно бесчисленное количество Богородиц. Многие художники используют золото, как это принято в иконописи. Как, например, в «Монро» у Владислава Малышева. Далее −  картины Эдика Штейнберга и Сергея Бугаева «Африка» в своих геометрических формах языка напоминают о супрематизме Казимира Малевича и Эль Лисицкого. Такие художники, как Дмитрий Пригов или Штейнберг часто «цитируют» также картины Малевича «Чёрный квадрат» и «Белый квадрат». Большое влияние Малевича особенно заметно у Владимира Немухина.

Матиас Френер: У Вас есть также портрет Бойса, напоминающий фотографию на паспорт.

Арина Ковнер: Портрет Бойса кисти Энди Уорхола (Andy Warhol) я приобрела по той причине, что Бойс для меня значительный художник, чьи литографии на темы, связанные с оленями и  санями, многое значат для меня на протяжении более тридцати лет. К этому следует добавить − и это связано с Россией − то, что во время Второй мировой войны Бойс был сбит на своём спитфайре в Советском Союзе, и спасли его русские крестьяне.

Матиас Френер: Вы ищите взаимосвязи между культурами?

Арина Ковнер: Меня увлекает поиск корней, общностей и возведение мостов. Это особенно интересно в русской культуре. Музыку Дмитрия Шостаковича начинаешь понимать по-настоящему лишь тогда, когда знаешь, с кем он соотносится, каких композиторов «цитирует» в видоизменённой форме. То же самое можно сказать о литературе, живописи. Возведение мостов между культурами имеет для меня особое значение. Таким образом можно наводить мосты между людьми и народами.

Матиас Френер: Из чего Вы исходите, приобретая произведение? Из эмоций или же существует стратегия коллекционирования с объективными критериями?

Арина Ковнер: При покупке картин свою роль играют и разум и сердце. В своей «русской коллекции» я хотела выделить главное направление: оно объединяет периоды «гласности и перестройки» и, что было важно, − произведения художников, работавших в Ленинграде и Москве. Меня интересовало, как искусство реагировало на политические и общественные процессы. Русские художники того времени были крайне многосторонними. Многие из них были одновременно писателями, философами, кинорежиссёрами и музыкантами.

Матиас Френер: На рубеже 1972-1973 годов, а затем, начиная с 1988 года, Вы бывали в Москве и Ленинграде. Как Вам удавалось связываться с художниками, которые в то время работали в подполье и были даже неизвестны общественности?

Арина Ковнер: В 1988 году благодаря фотографу, меценату и коллекционеру Сергею Борисову у меня была возможность познакомиться в его студии 50-А в Москве с художниками из Ленинграда и Москвы и приобрести их работы. Это было и остаётся редкостью, поскольку обе метрополии были разделены не только в политическом и экономическом, но и в художественном отношении. Москвичи были, в частности, рядом с  Кремлём, а, значит и с цензурой, но благодаря западным дипломатам у них была возможность устраивать отдельные выставки западных художников. Ленинградцы могли творить свободнее, однако у них в качестве вдохновения были лишь «разрешённые фонды» Эрмитажа (русский авангард там не выставляли). Это «разделение» проявляется до сегодняшнего дня: летом я была в Санкт-Петербурге, и там, как и в Москве, в крупных музеях вряд ли найдёшь произведения тех лет из другого города.

Матиас Френер: Как изменилась после перемен в стране ситуация для так называемых нонконформистов? Новая свобода − как отразилась она в картинах «её» художников?

Арина Ковнер: Неофициальные художники, то есть те, кто был исключён их государственных организаций художников, не могли что-то покупать в магазинах художественных принадлежностей. Это видно по материалам, которые они использовали (дерево, обтянутое полотном, матрацный материал, плательная ткань вместо холста, картон, бумага, даже упаковочная). Они сами мастерили рамы и подрамники, краски доставали от случая к случаю через официальных художников. Благодаря новой свободе художники теперь могут иметь всё необходимое. Сегодня они больше почти не используют бумагу − бумага и акварельные краски считаются типичными материалами советского времени и ценятся среди коллекционеров меньше. Кроме того, художники сегодня прибегают к новым средствам коммуникации и используют внешние и внутренние инсталляции, а также крупные проекты. Многие из них после изменений в стране стали вдруг известными, их прославляют как героев, ими интересуется рынок. 

Матиас Френер: Есть среди «Ваших» художников также такие, что не нашли себя в новом мире?

Арина Ковнер: В моей коллекции около трёх таких художников. Но здесь надо различать, известны ли они исключительно в России или же приняты также за рубежом. Если, например, покопаться в каталогах «Русского зала» и результатах торгов аукционного дома  Sotheby’s, то видишь, что 80 процентов художников из моей коллекции нашли международное признание. 95 процентов «моих» художников сегодня хорошо известны в художественных кругах. 

Матиас Френер: Для Вас важно быть лично знакомой с художниками?

Арина Ковнер: Я знаю лично многих из «моих» художников. Нас это радует взаимно. Так, летом я была очень рада встречам с Александрой Дементьевой, Сергеем Бугаевым, Игорем Макаревичем и Сергеем Шутовым. 
 
Матиас Френер: Вы позиционируетесь как посредник в искусстве, меценат, продвигающий современное русское искусство в Швейцарии, Вы также помогли с выставками швейцарских художников в Москве. Какова Ваша цель?

Арина Ковнер: Весной 1990 года мне удалось организовать культурный обмен: художники Берна выставляли свои работы в Москве, а московские − в Берне. Для москвичей это было очень важно: кроме Сергея Борисова, все они были на Западе впервые, что отразилось впоследствии на их творчестве. Думаю, это имело значение и для Берна, ведь бернский Музей искусств показал работы таких художников, как Эрик Булатов и Кабаков. 

Матиас Френер: Многие художники, прежде всего Илья Кабаков,  используют момент и оседают за границей, часто даже берут гражданство принимающей страны. Не является ли подобная утечка ведущих художников причиной того, что русское современное искусство, по сравнению, например, с молодым искусством Китая, занимает, скорее, место где-то на периферии?

Арина Ковнер: После 1990 года в Германии и в США была волна покупок русского современного искусства. Оно было для Запада экзотикой. То же самое в последние годы происходило с современным китайским искусством. Мне кажется, история показывает, что такие волны покупок снова спадают. В 1990-е годы, в годы хаоса, некоторые художники покинули Россию, например, Гриша Брускин, Александра Дементьева, Илья Кабаков, Юрий Календарев, Комар и Меламид, Олег Васильев, Игорь Вишняков, Вадим Захаров. Но они находятся в постоянном контакте с русской средой, ездят в Россию, они представлены в большинстве крупных галерей и регулярно выставляются. Другие художники, остающиеся в России, регулярно бывают за границей.

Матиас Френер: Существуют ли сегодня в России организации художников, появляются ои вновь какие-то их группы?

Арина Ковнер: В советские времена создание групп неофициальных художников было жизненно необходимым. Часто их исключали из союзов художников, лишая тем самым средств существования. Многие работали кочегарами или занимались другой побочной деятельностью. Взаимный художественный обмен и помощь в каждодневной борьбе за выживание были необходимостью. Я была свидетельницей такой взаимной поддержки и была рада время от времени помогать им. Сегодня имеют место западные нормы отношений, в позитивном и негативном смыслах.

Матиас Френер: Мы много слышим о цензуре в сегодняшней России. Это касается и художников?

Арина Ковнер: Что касается государственного контроля и влияния религиозных сил, то сказать что-то определённое, основываясь на личном восприятии и разговорах с художниками, я не могу.  Были нападки со стороны религиозно-националистических сил.

Матиас Френер: Какую роль играют русские коллекционеры? Как позиционирует себя государство в плане поддержки художников?

Арина Ковнер: Насколько я понимаю, русские частные коллекционеры играют важную роль. Они посвящают себя современному искусству и в определённой степени их стараниям создаются выставочные площадки. У меня была возможность познакомиться с этим, и я была очень поражена. Они не только дополняют официальные учреждения искусства с их фондами и выставками, но и являются сегодня путеводителем и локомотивом культурной жизни. Это в традициях значительных коллекционеров дореволюционного времени, таких, как Иван Морозов, Сергей Щукин или Павел Третьяков. В целом следует сказать, что русские большие ценители искусства.

Матиас Френер: Три десятилетия работы с русским искусством и увлечения им − не изменила ли встреча с ним Вашу собственную жизнь?

Арина Ковнер: Занятия искусством, борьба за него были и остаются частью моей жизни. Я этим жила. Сегодня под лозунгом «Okno − Окно в русскую культуру» я выступаю, с одной стороны, за большее понимание русской культуры и, с другой,  − за диалог между западной и русской культурами.

(Прим. пер.) Арина Ковнер − широко известный в Европе коллекционер русского концептуального искусства, хозяйка цюрихского салона OKNO.

Оригинал публикации: «KUNST, MIT DER ICH LEBEN WILL.»

inoantiqpressa.com