Коллекционер Анатолий Лукьянов

Анатолий Иванович Лукьянов известен, прежде всего, как советский и российский государственный деятель, последний председатель Верховного Совета СССР, в прошлом депутат Государственной Думы от КПРФ.

Любители поэзии знают его как поэта Анатолия Осенева.

В этом выпуске "Поверх барьеров" (Радио Свобода)   я представлю А. Лукьянова как коллекционера, собирателя голосов поэтов.

Анатолий Лукьянов: Вообще у меня записи больше трехсот поэтов, но основные поэты, которых я больше всего люблю и ценю, – это поэты Серебряного века. Для меня Серебряный век и есть величайший расцвет поэзии ХХ века в целом.

Игорь Померанцев: А то, что вы влиятельный государственный деятель, помогало вам собирать голоса поэтов?

Анатолий Лукьянов: Иногда помогало, когда надо было где-то раздобыть запись, пластинку, попросить какого-то из наших зарубежных деятелей, послов, чтобы там поискали какой-то голос. И мне в этом смысле помогали послы в Соединенных Штатах Америки, в Англии, находя такие голоса. Но больше мешало, потому что люди опасались должностного лица.

Игорь Померанцев: Анатолий Иванович, всю свою сознательную жизнь вы были и остаетесь коммунистом, между тем в вашей коллекции есть записи голосов писателей, которые, мягко говоря, на дух не выносили советской власти, я имею в виду Бунина, Набокова, Гумилева. Нет ли в этом противоречия?

Анатолий Лукьянов: Абсолютно никакого противоречия, с моей точки зрения, нет. Дело в том, что на Западе, да простят меня мои слушатели, очень однобокое понимание коммунистов. Ведь есть коммунисты, скажем, шестидесятники, верившие во многое. Сейчас могут над ними смеяться после таких крупных катаклизмов, которые произошли в стране и в моей жизни, но я только могу сказать, что настоящие глубокие коммунисты – это люди высочайшей культуры, это люди, которые знают поэзию, знают музыку. Я мог бы назвать людей, умеющих сочетать и глубоко знающих, скажем, коммунистические идеи и раннее христианство. Для меня, например, не зависит часто, кто поэт, какие у него были воззрения, но лишь бы было созвучно с моей душой, с моим взглядом на вещи.

Игорь Померанцев: Вы сравнили коммунистов с христианами, вы помогали каким-нибудь поэтам?

Анатолий Лукьянов: Я не люблю об этом рассказывать и неспроста, потому что это часто обыгрывается. Но я могу только сказать, что со мной связано, по крайней мере с моими делами, связано таких две больших вещи, как восстановление и сохранение дачи Пастернака в Переделкино, как сохранение уникальной библиотеки Чуковского в Переделкино. Я встречался с Лидией Чуковской и с Евгением Пастернаком по этим делам очень часто. Льву Николаевичу Гумилеву покойному пришлось помогать, чтобы подлинники Анны Андреевны перешли в Пушкинский дом.

Игорь Померанцев: А у вас есть неосуществленные коллекционерские мечты?

Анатолий Лукьянов: Среди неосуществленных таких мечтаний я бы назвал одну погоню, которую я осуществляю уже полжизни. Для меня особое имя – это Марина Цветаева. Поэтому я решил во что бы то ни стало достать ее голос. Погоня за голосом Цветаевой длится у меня почти 30 лет. Она, насколько я знаю, записывалась на такие очень тоненькие целлофановые пластиночки кустарного изготовления в Праге, а потом в Париже. В России этого не нашлось, тогда я стал искать в Чехословакии – не нашли. Поиск продолжался в Париже – не нашлось. И тогда совершенно случайно в Америке на Бродвее встретил магазин, в котором продавались старые пластинки. Естественно, я туда прилип, стал перебирать и нашел одну пластинку средних размеров с затертой довольно надписью, на которой была через "Z" надпись "Цветаева". Я немедленно попросил, честно говоря, уже дрожащими руками взял эту пластинку, попросил ее провернуть мне. Хозяин магазина дал послушать. Там был надтреснутый, как бы прокуренный немножко голос, немножко актерский голос. Я попросил продать эту пластинку, но цена оказалась такой, что мне не снилось, у меня таких просто не было денег в то время – 600 долларов. Для меня это было невозможно. И тогда я попросил переписать эту пластинку тут же, у меня был с собой магнитофон. Но хозяин не согласился. Через два или три дня я попал в этот магазин, пластинки больше не было, она как миф рассеялась, нет нигде. И тогда я начал другую работу: я попытался уточнить, как же читала на самом деле Цветаева свои стихи. Стал собирать все вспоминания о Цветаевой Е. Ламперта, потом Анастасии Ивановны Цветаевой. Анастасия Ивановна рассказала, как сестра читала стихи и одновременно прочитала несколько стихотворений тем как бы голосом, как читала Цветаева. Это можно послушать. Потом удалось записать воспоминания Веры Звягинцевой, которая рассказывает, что Цветаева читала стихи, заканчивая каждое четверостишие таким или каждую даже рифму таким мотивчиком. Вот этого мотивчика и не было в той пластинке, которую я слушал в Америке. И пока я жив, где бы я ни был, я буду искать голос этого великого российского поэта.

Игорь Померанцев: Мы в московской квартире Анатолия Ивановича Лукьянова. Он представляет записи из своей коллекции.

Анатолий Лукьянов: Запись Бунина – это запись с пластинки. Пластинка была сделана, насколько я знаю, в Париже, где-то в 1938-39 годах. Конечно, есть шорох, потому что это старая пластинка. Эту пластинку я впервые увидел в очень потрепанном, как говорится, состоянии у Ираклия Андроникова, а потом уже спустя многие годы удалось увидеть ее почти новой.

Запись Брюсова – это запись, сделанная на фонографе и перенесенная потом на пластинку. Послушайте, как читал Брюсов.

Я, конечно, застал Анну Андреевну в возрасте, в понимании своего величия. Трудно было к ней пробиться, помогла Ольга Берггольц. И в Комарове удалось записать несколько ее стихотворений.

Николай Гумилев, с записью помог Лев Алексеевич Шилов. Это записи, которые были сделаны в 1921 году. Я решился показать эти записи сыну поэта Льву Николаевичу Гумилеву. Он приехал ко мне домой, сидел в этом кресле. Он удостоверил.

Максимилиан Волошин – эта запись сделана с фонографа, ее я вместе с другими записями Волошина передал коктебельскому музею.

Записи голоса Маяковского. Я достал фонографическую запись "Если звезды зажигают" – это одно из первых стихотворений, как известно, Маяковского, молодого Маяковского, поэтому мне захотелось все-таки его идентифицировать. И тогда удалось повстречаться с Лилией Брик и попросить ее, чтобы она прокомментировала, точно ли это голос Маяковского и что она помнит о том, как читал поэт. Она подтвердила, что это стихотворение "Если звезды зажигают" читает действительно Владимир Владимирович.

Запись Есенина есть, известная очень "Монолог Хлопуши", "Исповедь хулигана" – это гораздо реже. Их удалось дать послушать сестре Есенина, удалось показать актрисе Августе Миклошевской, которая, Августа Леонидовна, очень интересно рассказывала, как читал Есенин, иногда вскакивая на стол, весь отдаваясь стиху.

Владимир Набоков, история такая: я когда был в Соединенных Штатах, то узнал, что в одном из университетов Соединенных Штатов собраны записи Набокова, его стихов и на английском, и на русском. Но в то время мне не удалось достать Владимира Набокова, поэтому мне пришлось попросить нашего посла. Они поехали в университет, так появилось у меня две кассеты, две записи хороших, очень хорошо отделанных, отработанных, Владимира Набокова. Это одни из последних записей его стихотворений. В мире, в общем, немного фанатиков таких, собирающих стихи, звучащую поэзию, нашелся в Америке один фанатик, который собрал все самые лучшие стихотворения Набокова с тем, чтобы они были на пленочке.

Я мечтаю, чтобы в мире появилась книга стихотворений русских поэтов, сборник, который можно услышать в голосе. В приложение к этой книге надо сделать 10, может быть, 15 кассет с голосом поэта. Я убежден совершенно, что нужно и можно издать такую антологию мировой поэзии.

Игорь Померанцев: Анатолий Иванович, а у вас есть стихи о вашей страсти?

Анатолий Лукьянов: Вот одно из стихотворений как раз о записи.

Мне снятся голоса поэтов,

которых нет уже в живых.

Неповторимые приметы,

особый ритм, чеканный стих.

По этим голосам негромким

с пластинок старых и кассет

узнают дальние потомки

наш трудный век, приметы лет.

Мне снятся голоса поэтов,

которых нет уже в живых.

Я слышу, слышу до рассвета

неровное дыханье их.

И просыпаюсь. Тихо в доме,

упрямый дождь в окно стучит.

И в дробном капель перезвоне

стиха мелодия звучит.

Игорь Померанцев, PomeranzevI@rferl.org