Хотите увидеть настоящий речной жемчуг?

Вы знаете, что раньше в белорусских реках был жемчуг? Самый настоящий, хотя и не очень крупный, но с удивительным блеском. Наши предки тот жемчуг добывали. Наверное, заходили в прозрачную воду Днепра, Сожа, Двины, ныряли, поднимали со дна ракушки, вскрывали. Радовались, держа на мокрой ладони сверкающую каплю...

Теперь в наших реках жемчуга нет. За последние три столетия многое изменилось до неузнаваемости. Но тот речной жемчуг я видел собственными глазами. Им, как бисером, мастерицы расшивали иконы, вставляли их в резные или чеканные киоты, а потом на те иконы молились...

Жемчуг мне показал и рассказал о нем Федор Григорьевич Шкляров. Было это в 1987 году, в августе. Съемочная группа белорусского телевидения возвращалась через Гомель из командировки. Я предложил режиссеру заехать в райцентр Ветка и снять небольшой сюжет о коллекционере Шклярове. 17 километров — расстояние пустяковое. Приехали к музею народного творчества, я пошел договариваться. Федор Григорьевич сидел в мастерской рядом с верстаком. Светило солнце, вкусно пахло стружкой и лаком. Директор музея, засучив рукава клетчатой фланелевой рубашки, резал узор на витиеватой раме, зажав ее коленями. Я представился, объяснил, чего хочу. Шкляров задумался и отказался.

Но у журналиста всегда в рукаве есть козырная карта. Уже в дверях я обернулся и сказал, что хорошо знаком с его сыном, вместе в художественном училище учились, жили в соседних комнатах. Через четверть часа камера была включена, Шкляров вел меня по музею. Когда он говорил, глаза его горели, а руки дрожали. Он рассказал о староверах, изгнанных Петром из России и поселившихся на берегах Сожа. Рассказал об уникальных иконах, окладах, резьбе, книгах, ткачестве, о неповторимом быте. Он вспоминал имена и фамилии столетних старух, повторял присказки, услышанные от них, ругал советскую власть, вспоминая, с каким трудом пробивал создание музея. Было что–то одновременно детское и мудрое в его словах о нашей безграмотности, о том, что мы знаем чужую историю, знаем чужих героев и художников и не знаем своих. Он держал в руках старинные рукописные книги красоты невероятной, сделанные местными мастерами. Стоял перед фотографиями местных жителей, которые хранили те книги и уникальные иконы, привезенные их предками на белорусскую землю. Он смотрел на фотографии, как на чудодейственные иконы...

Ни я, ни еще кто–то из съемочной группы подобного никогда не слышали и не видели.

Вспотевший и чуть державшийся на ногах от усталости оператор отвел меня в сторону и сказал, что эта запись никогда не увидит эфира.

Подобных откровений, искренности и правдивости в те годы белорусское телевидение не знало. Все еще говорили с оглядкой. Хотя и с купюрами, но программа вышла в эфир.

Федор Григорьевич ее увидел. Позвонил, поблагодарил и пригласил в гости всю съемочную группу в любое удобное время. Но встретиться не довелось — Федор Григорьевич Шкляров через несколько недель умер...

Беларусь потеряла многое из того, что имела. То, что осталось, — крохи сокровищ. И теперь можно только кусать локти, думая о том, как топили в сельсоветах печки древними иконами, как из церквей, костелов и синагог делали склады, конюшни, зернохранилища, клубы, спортивные залы и даже тиры...

Я знаю, что все самые великие музеи мира созданы из частных коллекций. Знаю, как при советской власти «прессовали» коллекционеров–энтузиастов, обвиняя во всех смертных грехах. Знаю, чего стоило Федору Григорьевичу Шклярову собрать свою коллекцию, сохранить, отбиться от всевозможных «наездов» и упреков. Но он сделал это. Выстоял.

Уникальные иконы, книги, предметы быта не уехали в чемоданах дипломатов на Запад, не попали в антикварные лавки Гамбурга, Лондона, Парижа. Они остались здесь. В маленьком городке Ветка, на Гомельщине. Музей народного творчества работает и сегодня. Издаются альбомы, проводятся выставки.

И все это благодаря одному человеку.

Владимир СТЕПАН