Библиофил Михаил Сеславинский

31 марта в Доме Пашкова открывается первая международная научная конференция "Библиофильство и личные собрания", организованная Федеральным агентством по печати и массовым коммуникациям и Российской государственной библиотекой.

 Глава Роспечати, председатель Совета Национального союза библиофилов и известный коллекционер Михаил Сеславинский рассказал о том, какое значение имеют частные библиотеки для культуры России, как создаются крупнейшие коллекции русских книг на Западе и зачем поддерживать традиции собирательства в эпоху цифровой и интернет-революции.

Вы называете библиофильство болезнью. Когда и при каких обстоятельствах вы заразились?

Михаил Сеславинский: Знаете, до сих пор ведется дискуссия об истоках библиофильства - имеет ли оно наследственный генетический характер или вирусный инфекционный? Но все сходятся в одном - все-таки эти бациллы мы получаем в детстве. Детская любовь к книге перерастает в книжное собирательство. То же самое происходило и в моем патологическом случае. Я рос в семье провинциальной советской интеллигенции в городе Дзержинске Горьковской области, и у нас в трехкомнатной квартире было шесть книжных шкафов. Мой папа был провинциальным книжным собирателем. У нас было 11 изданий "Евгения Онегина".

 А сейчас у вас сколько "Онегиных"?

Сеславинский: Даже не возьмусь подсчитывать. Думаю, что более 20-30 дореволюционных изданий. Самой главной редкостью является "Евгений Онегин" в главках, которые издавались с 1825 по 1832 год. Комплект главок уже в XIX веке считался большой библиографической ценностью.

Всегда хотелось понять - в чем смысл собирательства? Это тщеславие, это чувство историзма или романтическое ощущение причастности к культуре и литературе?

Сеславинский: Тут причудливая смесь, конечно. С одной стороны, потрясающее ощущение испытываешь, когда держишь в руках, например, издание, за которым и 200 лет назад гонялись люди, а оно теперь в твоей библиотеке. Конечно, это щекочет тщеславие. Как правило, библиофилы - хвастуны, им нравится хвалиться друг перед другом найденными экземплярами. Описание счастливчика, который выиграл в лотерею миллион долларов, их задевает меньше, чем рассказ товарища-библиофила о том, как он на нижней полке провинциального книжного магазина нашел какую-то редкость и за копейки ее купил! Вот что не дает собирателю спокойно спать месяца три. И, конечно, русская литература - это то немногое, что признается во всем мире. Даже в отличие от русской живописи, например. Очень сложный дискуссионный вопрос - произведения Айвазовского, Репина и Шишкина являются шедеврами мировой живописи или они гаснут перед именами классиков живописи XIX века из других стран? Русская литература сомнений не вызывает. Ну и с утилитарной точки зрения книги - удобная форма собирательства. Не требуется столько денег. Собирать Айвазовского могут только отдельные Богом избранные люди, которые занимаются нефтью, цветными металлами или газом. Для Айвазовского нужны и соответствующие площади. Первые десять картин, которые вы купили в свой маленький домик на Рублевке, заполнят и спальню, и гостиную, и кабинет. С книгами ситуация попроще, хотя они тоже вытесняют вас из собственного жизненного пространства.

А, например, высокие цели вы, как библиофил, для себя ставите? Научные, исследовательские, просветительские?

Сеславинский: Болезнь одновременно является и терапией. И библиотерапия - это фантастическая составная часть жизни, которая помогает наполнить ее смыслом. Человек периодически задается вопросом - для чего он существует в мире? И качественная библиотека - это хороший ответ на вопрос, на что он потратил свою жизнь и финансовые ресурсы. Многие исторические труды навсегда канули в Лету, а история изучения книги как узкое направление исторической культурологической мысли востребовано и хорошо известно. Я занимаюсь научной работой в том числе. Библиотерапия даже для чиновников - мы об этом часто говорим с известным библиофилом Константином Львовичем Эрнстом - дает вторую ипостась существования. Для любого человека важно, чтобы в его жизни присутствовала важная гуманитарная составляющая.

Из материалов заседаний Национального союза библиофилов, которым вы руководите, следует, что таковых наберется 400-500 человек на всю Россию. Почему книжное собирательство непопулярно даже в среде хорошо образованных людей?

Сеславинский: Всегда и во всем мире это так. Среди интеллигенции любой европейской страны, США или России, слой людей, которые собирают старую книгу, составляет микроскопический процент.

В советское время считалось, что библиофил - каждый первый в нашей самой читающей стране.

Сеславинский: В советское время процент был повыше за счет больших крупных частных собраний, принадлежащих ученым. Любой профессор, заведующей кафедрой и, конечно, член Академии наук имел кабинет и богатую библиотеку. Шкаф или хотя бы полочка с дореволюционными книжками обязательно присутствовали. Сейчас этого не происходит - по экономическим причинам и технологическим, - произошла цифровая революция.

Вспомним, где мог человек прочитать того же Солженицына, как не в отпечатанной на машинке переплетенной книге. Цветаеву, Булгакова было трудно купить. Все это ставилось на полку и считалось вечной ценностью с точки зрения содержания. Сейчас библиофильство утратило этот смысл - все тексты доступны, их можно прочитать в любой момент, открыв компьютер.

То есть библиофильство неизбежно заканчится?

Сеславинский: Сейчас мы наблюдаем очень сложный переходный период. Но постепенно появляются признаки возрождения библиофильства, фактически уже постмодернизация. Люди хотят чего-то для души, уже полностью пройдя через соблазны доступности текстов. Они хотят почувствовать аромат старых корешков, хотят их видеть перед своими глазами, перелистывать, рассматривать иллюстрации, читать эти книги своим детям.

Как собирается хорошая коллекция? На русских книжных аукционах Christie's и Sotheby's, которые проводятся теперь регулярно?

Сеславинский: Частному собирателю там нечего делать. Существует масса богатых западных библиотек, в первую очередь в Соединенных Штатах Америки. Это университетские библиотеки, которые имеют благотворителей в отличие от наших бедных библиотек. И покупка идет не на государственные бюджетные средства, а на частные пожертвования. Выпускники, разбогатев, считают необходимым подкармливать свою альма-матер. Периодически библиотеки принимают решение сформировать собрание, имеющее отношение к России. В первую очередь это Чехов и Достоевский, книги русского авангарда либо детские книги начала XX века - уникального периода в нашем книгоиздании. Если выделяются крупные ассигнования на формирование такой коллекции, частному собирателю тягаться не имеет смысла.

Российские библиотеки нуждаются в таких благотворителях?

Сеславинский: Что касается библиотек, у нас сложилась другая традиция-история. Фонды очень богаты. Особенно они пополнились в период революции и сразу после нее. Романовские библиотеки, библиотеки великих князей, библиотеки из помещичьих усадеб, которые не были разграблены или сожжены, - а мы знаем примеры, когда и на шахматовских рукописях Блока крестьянские дети учились грамоте, - перешли в государственный фонд. Государство их перераспределило по фондам различных библиотек, в том числе провинциальных. И затем активно продавало дублеты на Запад, через специально созданное акционерные общество "Международная книга". Именно тогда сформировались великолепные русские фонды в Библиотеке конгресса США в Вашингтоне и в Нью-Йоркской городской публичной библиотеке.

Фонды редкой книги в советское время пополнялись библиофилами, которые передавали туда свои коллекции. Крупнейшие отечественные библиотеки имеют фантастические собрания, где редкие русские книги присутствуют иногда в количестве до 20 экземпляров. Так что у них нет потребности участвовать в аукционах.

Но именно библиотечная госмонополия на библиофильство, видимо, подрывает частное собирательство?

Сеславинский: Да, богатые собрания государственных книгохранилищ очень обеднили слой антикварных книг, представленных на рынке. Ведь Россия не так много книг выпускала. Книги гражданского шрифта у нас появились только при Петре I. В XVIII веке издавалось немного. Тиражи книг начала XIX века - не более 1400 экземпляров. И это применительно к изданиям того же Александра Сергеевича Пушкина! А бывало и 600. Уже к концу XIX века таких книг на рынке оставалось всего несколько десятков. Часть вошла в фонды государственных книгохранилищ, часть продана на Запад, часть попала в крупные личные собрания. Как можно сейчас собирать прижизненные издания Пушкина?! Они дороги, и их просто не существует на рынке. То же самое касается многих других книжных редкостей.

Насколько развиты традиции библиофильства в Европе по сравнению с Россией? Им собирать свои старые книги проще?

Сеславинский: В Европе библиофильство и торговля старой книгой гораздо больше развиты. Там существуют библиотеки, которые собраны в XVIII веке, не говоря уже о XIX веке. Как они стояли на книжных полках, так и стоят. Само книгоиздание было более активным. Завидую, например, собирателям немецкой, английской или французской детской книги XIX века, потому что ее много. Это очаровательно иллюстрированные издания, и цены на них относительно символические. Чудесные детские альманахи можно купить за 40-50 евро, особенно если покупаешь не в Париже, а где-нибудь в Лионе. Существуют букинистические магазины, которым тоже десятки, а то и сотни лет.

Мы, например, еще не доросли до очень популярного европейского увлечения книгами с офортами великих художников. А это Ренуар, Дали, Миро, Шагал, Матисс и многие другие. Фантастические книги фантастической красоты, которые у нас не собирает никто! Я знаю только одного крупного собирателя подобных изданий в нашей стране. И он мне недавно рассказал, что сагитировал еще одного человека. Значит, теперь их двое. У нас люди не покупают книги на иностранных языках. Но вряд ли их будет даже трое. К сожалению, сейчас эти книги убивают арт-галереи. Приобретают на аукционе издание с 15 офортами Шагала за 20 или 40 тысяч долларов - им все равно, по какой цене, - тут же изымают офорт, вставляют в рамочку и продают за десятки тысяч долларов. Два офорта окупают расходы.

Вы думали о судьбе своей книжной коллекции?

Сеславинский: Этот вопрос меня мучает все последние двадцать лет, что я занимаюсь этой темой. Собиратель при жизни обязан распорядиться своим собранием. Великий отечественный библиограф и библиофил Петр Александрович Ефремов завещал все свое собрание распылить и распродать отдельными экземплярами. В этом есть великий смысл, потому что если нет книг на рынке, то как говорить о продолжении библиофильства? Я думаю, что и мое собрание должно разойтись по рукам. Мне будет приятно, когда люди через десятилетия будут держать в руках томик, видеть экслибрис "Из книг Михаила Сеславинского" и с гордостью говорить: о, это книга из его библиотеки!

 Есть в этом что-то от законов мироздания: сначала - жизнь, потом - тлен, распыление, затем - опять новая жизнь.

Сеславинский: Знаете, у меня есть одна из инкунабул, то есть книг, изданных до 1500 года, - "Корабль дураков" Бранта с иллюстрациями Дюрера. И действительно, когда берешь эту книгу в руки и понимаешь, сколько людей ее хранило в течение пятисот с лишним лет... В общем, в этом есть что-то мистическое.

Наталия Осс