Пушкинский музей предоставляет для выставки собрания Михаила Перченко самое почетное место — Белый зал и колоннаду.

За что частному коллекционеру оказана такая честь, спрашиваем у него самого

Михаил Перченко — коллекционер старой закалки, большой знаток искусства, авторитет в антикварном мире, куратор галереи «Старые мастера». Он вальяжен, красноречив, знает цену себе и вещам из своего собрания.

— О вашей коллекции все наслышаны, но публика ее никогда не видела, так что же вы покажете?

— Самое главное — я выставляю 60 западноевропейских полихромных скульптур XIII-XVI веков. У меня самая большая в мире частная коллекция этого искусства — более ста вещей. Вторая часть — 33 картины, в основном XV-XVI веков. И третья часть — это 10 предметов готической мебели. А их всего в мире осталось не более 500, полностью сохранившихся в естественном виде, но, может быть, чуть-чуть отреставрированных.

— Вы давно коллекционируете искусство…

— 47 лет.

— …но почему-то раньше не выставляли свое собрание.

— Я 15 лет потратил — считаю, что не бездарно, — на русское искусство. И восемь лет на искусство Востока. И только последние 25 лет я собираю Западную Европу. Серьезно — с 90-го года, когда я продал из дома все русское и весь Восток.

— Что же вас не устроило в русском искусстве?

— Оно вторично по отношению к Западной Европе, кроме иконописи XV века и русского авангарда, который открыл новые горизонты всему миру. Я авангард не люблю, но уважаю. А когда я лучше узнал Западную Европу, особенно искусство Северного Возрождения, то понял, что это несравненно более высокое искусство, чем наше.

— Чтобы начать собирать Северное Возрождение, вам потребовались новые знания?

— Я и раньше общался с коллекционерами западноевропейского искусства, их при советской власти было человек десять. Я познакомился с Абрамом Шустером. Однажды его сын Соломон, сам выдающийся коллекционер, дрожащим голосом сказал, что купил картину XVI века. Шустер посмотрел на нее и спросил: разве в XVI веке дерьма не рисовали?

— Но даже дерьмо XVI века имеет ценность.

— Да, но я стараюсь даже для продажи покупать картины, которые повесил бы у себя. Невозможно продать предмет, не любя его.

— Когда вы начинали собирать старых мастеров, еще что-то можно было купить в России?

— В России стало можно что-то купить только с середины 2000-х, до этого картины западных мастеров не решали никаких проблем их владельцев — самая дорогая до 90-х годов стоила 5 тысяч рублей, их и не продавали. Сейчас, когда эти картины стоят сотни тысяч, то на них можно решить много проблем. Иногда приходишь в семью, где за бездарную картину XVII века просят 150 тысяч долларов, спрашиваешь почему столько, они отвечают, что сыну нужен автомобиль, а дочке квартира.

— Старого искусства на рынке мало?

— За последние сто лет был продан только один Брейгель мужицкий, т. е. Питер Брейгель-старший. В музей Прадо, оценен был в 200 миллионов долларов. И это мало! Но картина была запрещена к вывозу из Испании, и владельцам ничего не оставалось делать, как согласиться. Старого искусства нет. И если появляется какая-то вещь на рынке, за нее идет драка. Я покупаю, пользуясь несовершенством законов Бельгии и Голландии, которые берут 46% налога за наследство — и нужно сразу внести всю сумму. Отцы и деды покупали когда-то вещи за копейки, а наследники не могут теперь за них заплатить. Меня поражала история с Полом Гетти (миллиардер, основатель художественного музея в Лос-Анджелесе. — «Ведомости»), на полтора миллиарда долларов 50-х годов можно было сделать четвертый музей в мире, лучше Эрмитажа, выше Лувра и Прадо.

— А каких же три нельзя было превзойти?

— Галерею Уффици. Кунстисториш музеум Вены, мюнхенскую Пинакотеку. Двадцать лет назад я был в музее Гетти, конечно, с тех пор он улучшился, но тогда я бы взял себе оттуда не больше восьми картин. Хотя авторы — гении, но картины или зареставрированы, или второстепенны.

— Вы президент Гильдии оценщиков, а кто может оценить уровень и подлинность вашей коллекции?

— Ее ценил самый крупный специалист в мире Ханс Ньюдорп, директор музея Майера Ван ден Берга в Антверпене. Он главный знаток по скульптуре этого времени. А живопись… мы даже с Вадимом Анатольевичем Садковым (заведующий отделом искусства стран Европы и Америки Пушкинского музея. — «Ведомости») некоторые атрибуции занижали. Чтобы совсем претензий не было. Вот, например, копия с Хуго Ван дер Гуса. Мы пишем, что она — начала XVI века, хотя точно известна дата, что это 1496 год.

— Вы вкладываете свои средства в выставку?

— Конечно.

— Когда коллекционер показывает свое собрание, у всех одна мысль: продать хочет или подарить.

— Ну нет! Цель, очень большая цель — выставиться впервые за сто лет частному коллекционеру в главном зале страны. И для музея это интересно, у них нет собственной коллекции скульптуры.

— Но почему сейчас?

— Время пришло: мне 64 года, пора подводить некоторые промежуточные итоги. Я надеюсь продолжать коллекционирование, и мне уже некуда менять коллекцию. Единственное, что я могу в нее добавить, — это старое итальянское искусство.