7000 открыток прошлой эпохи

Семейная открытка 1953 года, отец только что получил медаль, в семье родился Миша.

Большие альбомы с открытками заняли полквартиры в поселке Бачатском. Они собраны Михаилом Варламовым. И, раскрытые к моему приезду, до сих пор пахнут праздником!

– Их у меня больше семи тысяч, – говорит 64-летний пенсионер, в прошлом начальник строительного цеха угольного разреза «Шестаки», добавляя к коллекции листки отрывного календаря советских лет за 7 ноября. На обороте – где революционная песня, где воспоминания про залп «Авроры»… Они так стары, что вот-вот рассыплются в пыль… Как и память о революции. Её будут помнить еще лет двадцать. А дальше подробности забудутся, как забылись война с Наполеоном или бунт Стеньки Разина…

– А большая надпись «Слава труду!» из белых камней, выложенная по краю дороги, как подъезжаешь к поселку, тоже ваша? – вдруг осеняет меня.

– Моя.

– А когда вы ее сложили? В 1970-х, на «ленинском» субботнике?

– Нет, уже в этом веке, еще на разрезе работал, организовал. Труд в почете всегда. Вот и надпись – уже и после меня – каждый год поправляют, белят.

Увлекшись к пенсии сбором семейного архива и возясь с обожаемыми внуками, он и не думал, что начнет собирать такую коллекцию. Но, перебирая коробочку своей давно умершей бабушки Марии, с письмами и открытками, задумался. Вот же оно, прошедшее время, которое можно взять в руки. Вот они, прошлые ценности, которые будут интересны будущему.

Самая старая открытка – от школьной бабушкиной подруги. Жили обе тогда в глубинке России. Нарисована девушка с кавалером в лодке. Подпись – на английском, про американку, приехавшую в гости в Англию. Ее элегантный наряд, ее богатый избранник, конечно, мечта и отправительницы, и адресата. Её и тогда еще навязывали россиянкам…

Но потом, как повзрослели девушки, пошла чисто русская поправка будущего курса! Открытки с портретами Пушкина, Толстого, Горького. С картинами из Третьяковки. В том числе – про угнетение народа при царизме…

Вот с этих 20 любимых бабушкиных открыток Михаил и начал коллекцию. Добавил открытки свои, друзей и знакомых. И… дело встало. Земляки раз за разом говорили, что еще в 1990-е пустили накопившиеся за годы открытки на растопку… Казалось, старых открыток уже нет нигде…

И тогда Варламовы получили поздравление, пришедшее с опозданием на восемь лет! Открытка где-то застряла, затерялась, но «почтовики» все-таки нашли ее, разгладили и отправили по адресу… И то был добрый знак. Мир старых открыток, отвергнутых, забытых, «нашел» своего коллекционера. И коллекция Варламова начала расти! Люди стали передавать ему открытки, и вот теперь самая старая у него – дореволюционная, 1901 года.

– И что, вы до сих пор влюблены в Великую Октябрьскую социалистическую революцию? – спрашиваю, перебирая открытки с красными знамёнами и вспоминая свое вступление в пионеры.

– Я тоже помню пионерский галстук на левой руке и свое большое волнение. Как сейчас вижу. Большую поляну за леспромхозовским поселком Казанка-20. Большой пионерский костер.

Шурик, ставший позже военным хирургом, прошедший Афган, умерший в 1990-х от инфаркта, повязал мне галстук, – говорит Михаил, поясняя, что потом комсомольцем был, но в партию не вступил.

А еще помню: в тайгу под Чебулой мы переехали с юга Кузбасса, когда отца, горняка, с большой наградой «прокатили». По причине, о которой я еще не знал…

Еще помню, как уже в леспромхозе отцу вручили премию к 7 Ноября за доблестный труд. Дома развернул подарок – трусы, майка… Еще помню, как мне купили цветные карандаши, 56 штук – богатство! Там даже белый карандаш был!

И я сел срисовывать старую открытку. На ней были Ленин, Сталин… Отец подошел, увидел: «Не смей! Или карандаши заберу!»

Бабушка подошла: «Ты лучше зверюшек рисуй…» Я тогда еще не знал, что они меня просто оберегали, на всякий случай, как потомка «врага народа».

Причину узнал уже взрослым. 30-летний дед Григорий был расстрелян как «враг народа» в 1938-м, когда еще жили на Вятке. Справку о его реабилитации они получили в 1997-м… А в бабушкиной коробочке с открытками Михаил нашел предарестное письмо Григория – родным в Сибирь.

«Жду результата своего положения, но никак не дождусь. 13/XI в крайкоме должна разбираться моя апелляция, и не знаю, каким будет решение, восстановят или нет. За что меня исключили из партии, я чувствую не вину (неразборчиво, скорее всего написано – «боль»). …

Ты, папа, спрашиваешь, почему… Чистку я прошел лучше всех. Но было подозрение, что я сын кулака… В феврале 1934 ездил по леспромхозам и заехал на спецпоселок, встретил «жителей» – Григория Ивановича Лукьянова, Мерзлого, крестного и Васятку. Заходил в дома, где они живут…»

Значит, кто-то про тот нечаянный визит к ссыльнопоселенцам и отправил наверх донос.

– Но весь наш род всегда любил Родину и «пахал» на износ для страны, мы имеем заслуженные награды, мои – в их числе. Но боль за деда Григория в семье не прошла. Так что к памяти революции я отношусь… как все.

Коллекцию, начатую девичьей открыткой, потом пополненную открытками 1930-80-х, Михаил перебирает часто. Он перечитывает строчки «Дорогие мои!» своей и многих-многих семей… И помнит: да, советские люди, веря в особый путь и гордясь им, могли поздравлять с праздником Великого Октября даже… четырехлетнюю дочку, желая ей расти здоровой и счастливой в самой лучшей в мире стране…

– А если бы до сих пор был СССР? И страна готовилась к 100-летию революции? Какие открытки бы были? – спрашиваю у хозяина.

– Могу предложить свою, – улыбается Михаил, достает красное знамя с бахромой, с цитатой Ленина о победе коммунистического труда. Когда-то он это знамя спас, забрал домой, и оно не было выброшено на свалку истории.

Михаил разворачивает знамя:

– Фотографируйте. Вот вам открытка…

Лариса Максименко