Пленительный мир старинных вещей Аркадия Давыдова

МАСТЕРСКАЯ реставратора Аркадия Давыдова наполнена странными, но прекрасными вещами. Только здесь вымпел победителя соцсоревнования может соседствовать с величественным буфетом в стиле «модерн». Наша беседа проходила в небольшой комнатке с камином, служащей временным хранилищем для уже отреставрированных вещей. Здесь мы присели на раритетные стулья 19 века с красными кожаными сиденьями, которые со дня на день должен был забрать счастливый владелец. 

   — АРКАДИЙ Михайлович, по основной профессии вы врач. 

— Да, по образованию я врач. 5 лет — в нейрохирургии, 25 — в психиатрии. Ещё в детстве, когда часто болел, решил, что буду врачом. Мечтал стать психиатром, но сразу заняться этим не удалось. Тогда никто не шёл в нейрохирургию, так как это направление для людей с «лошадиным» здоровьем. В результате проработал пять лет хирургом… 

— Как стали реставратором? 

— Всё началось с коллекционирования старинных часов. Этой страстью я обязан известному коллекционеру Павлу Васильевичу Курдюкову. К слову, основой Ангарского музея часов стало его уникальное собрание. Заинтересовавшись часами, научился их реставрировать, вначале — механизмы, а позже и корпуса. Ремонтировал карманные, настенные, напольные часы. От часов мои интересы простёрлись на мебель. Моя мама — из Санкт-Петербурга, и время от времени я гостил у бабушки в такой удивительной квартире с массивными шкафами, бронзовыми статуэтками, старинными стульями и «поющим» паркетом. Наверное, эти детские впечатления сыграли определённую роль. 

Сам же стал реставрировать после разговора с одним из моих многочисленных рабочих, который как-то заявил: «Ты со мной дружи, Михалыч, и плати побольше, чтобы я хорошо работал». Мне тогда обидно стало — я вставлял плексиглас, делая пластику дефектов костей черепа, неужели у меня не получится вставить кусок шпона в шкаф?! Поехал в Питер, нашёл эрмитажных реставраторов, поучился у них, как правильно восстанавливать мебель. И теперь делаю многое сам. 

— Кроме эрмитажной «стажировки» вы больше нигде искусству реставратора не учились? 

— 40 лет общения с коллекционерами — лучшая школа для реставратора. Кроме того, я прочёл много разной литературы, в частности, дореволюционные издания по ремонту мебели. Они были и в библиотеках, и у коллекционеров, и даже продавались на «блошиных рынках» в Иркутске и Москве. Одна фраза в старинной книге меня просто потрясла: «Сидение кресла — оное место нежно обнимать должно, поелику благополучие нижнего этажа рождает условия для работы верхнего, на шее расположенного». Кое-какие советы мне давал легендарный иркутский преподаватель столярного дела Адольф Янович Вишневский, потомственный краснодеревщик. Вообще, я собирал знания по крупицам, так понемножку в эту тему вник. 

— Когда создали собственную мастерскую по реставрации мебели? 

— После 2000 года. Стал брать заказы у населения на восстановление мебели. Но сразу скажу — на этом деле обогатиться невозможно. Впоследствии от этой деятельности мне пришлось отказаться. Гораздо приятнее и интереснее закупать мебель в Санкт-Петербурге у антикваров и постепенно её восстанавливать для конкретного человека. Я не скрываю, что работаю для узкого круга близких друзей. Хотя с каждым годом всё сложнее покупать нереставрированную мебель даже в таком антикварном Эльдорадо, каким является Питер. 
Радости реставратора 

— ЧТО в процессе реставрации вам доставляет особое удовольствие? 

— Тут кайф, выражаясь молодёжным сленгом, многомерный. Первое, нужно знать, у кого и за сколько покупать мебель, чтобы тебя элементарно не обманули. Коллекционеры — это закрытая каста. Два-три слова — и ты для них свой или, наоборот, чужой. А новичка считается за удальство «обрубить», то есть за дорого всучить всякую дребедень. Поэтому приятно, когда по нормальной цене приобретаешь шикарную вещь. Второе, что доставляет удовольствие, когда ты, сняв несколько слоёв лака с вещи, обнаруживаешь авторский слой и видишь замысел мастера. А третье, что меня радует в работе, это когда готовую вещь отдаёшь приобретателю. Кроме того, я всю жизнь проработал в медицине, где видишь кровь, гной, пролежни, физические и душевные страдания. От этой работы я просто выгорел изнутри. Теперь же я имею дело с безмолвной мебелью или с тикающими часами, и это приятно. Порой общаюсь с коллекционерами, это тоже удовольствие. 

— Как вы проникли в закрытый для посторонних мир коллекционеров? 

— И я искал старинные часы, бронзовые статуэтки, монеты, иконы. Приобретение подобных вещей неизбежно сводило с людьми, которые занимались антиквариатом профессионально — это, прежде всего, коллекционеры. Местом общения был «блошиный рынок» на бульваре Гагарина. Так постепенно я стал в этом мирке своим. 

— Вашей главной страстью являются часы. А есть среди них экземпляры, восстановлением которых вы гордитесь? 

— Через мои руки прошла масса часов, и выделить что-то одно очень сложно. Они для меня как дети — все по-своему уникальные и любимые. Есть, конечно, такие, которые я буквально из «праха» восстановил, безумно долго мучился над механизмом. Это, к примеру, часы, бьющие каждые четверть часа. Их вывезли из Германии, и когда они не входили в машину, корпус часов просто распилили пополам. Поэтому корпус мне пришлось реконструировать по старинному немецкому образцу. Кстати, у нас в Иркутске много часов, которые в качестве трофеев вывезли из Германии. И в этом нет ничего удивительного. Сам маршал Жуков привёз массу уникальных вещей с войны. 

В том, что Аркадий Михайлович не просто любит, а «болеет» часами, не возникает никакого сомнения. Высшим наслаждением для него является восстановить неработавшие у владельцев по 30–50 лет часы. Над ними он колдует порой не днями, а месяцами. Промывает цапфы и подшипники, полирует анкерную вилку, клепает лопнувшую пружину в барабане. А потом заводит механизм, чуть толкает маятник, и по мановению его волшебных рук часы начинают тикать. Приходит владелец и заворожённо следит глазами, как маятник качается вправо-влево, вправо-влево. И любой видевший чудо возрождённых часов согласится, что это не просто часовой мастер, реставратор, а настоящий чародей. 

— Недавно удалось приобрести часы работы братьев Четуновых, — с явными нотками гордости в голосе рассказывает Аркадий Михайлович. — Знаменитый часовщик Павел Буре, поставщик Двора Его Императорского Величества, покупал все комплектующие в Швейцарии, а собирал в России. А русские самоучки Четуновы всё, включая корпус, делали сами. И коллекционеры их работу очень любят. Что интересно, у этих часов выносная анкерная скоба отсчитывает секундочки снаружи, на циферблате. 
Киник и атеист 

— ЧТО сейчас характерно для нашего антикварного рынка? 

— Он близок к насыщению. Число магазинов, торгующих предметами старины, сокращается. Первая волна олигархов приобрела уже себе всё, что хотела. Коттеджи обставлены. Хотя в связи с финансовым кризисом люди стремятся покупать антиквариат, вкладывая в него свободные деньги. Мои приятели из Питера говорят, что у них в антикварных салонах выросли продажи весьма ощутимо. Что до нашего города, то продать здесь что-то — почти искусство. 

— Как в Иркутске с антиквариатом? 

— Мебели антикварной на руках у простых горожан практически не осталось. Она либо в частных коллекциях, либо в музеях. В своё время в Иркутске было много потрясающего фарфора, поскольку город являлся купеческим. Наиболее «лакомые» вещи ещё в 70-х годах прошлого века собрали фарцовщики и перепродали в Москву. Я помню, в тот период ходило много фарфора с заводов Гарднера, Перевалова. 

— Говорят, у вещей есть особая энергетика. Вы не ощущаете её на себе во время реставрации? 

— Будучи врачом и в этом смысле киником (киник ищет норму в природе человека и не ждёт божественных указаний для решения собственных проблем. — Ред.), я не верю ни в загробную жизнь, ни в энергетику вещей, ни в магию зеркал. Я ощущаю благородное влияние красивых предметов, сделанных с таким тщанием, что они поневоле вызывают уважение к мастеру, их создавшему. 

— В Бога тоже не верите? 

— Для меня это культурологическое явление. Мне близко православие. Я очень хорошо себя чувствую в церкви, но у меня не возникает чувства единения с другими людьми в храме, туда каждый приходит со своим. Что касается веры, верю в существование информационного поля вокруг нашей планеты, о чём писал Вернадский. Из этого поля к людям поступает новое знание, когда они готовы его воспринять и создать на его основе какие-то новые технологии. 

— Какое время, исторический период вам ближе? 

— То, что сейчас. Оно, конечно, однобокое, болезненное, но при социализме я не мог иметь мастерскую и собственный большой дом. И если бы была возможность всё начать заново, я снова пошёл бы в мединститут, резал трупы, но, получив диплом, сразу бы открыл реставрационную мастерскую. А если пофантазировать, я бы, наверное, ужился в 19 веке. Хотя, как медик, понимаю, что многие идеализируют те времена. К примеру, средняя продолжительность жизни в самом благополучном 1913 году была всего 35–40 лет. 

— Вам помогает или мешает то, что по основной профессии вы психиатр? 

— В собирательстве помогает. Я могу найти подход практически к любому человеку. К тому же владельцу старинной вещи, который ни за что не хочет её продавать. Мне же удаётся его переубедить. Но нужно помнить, что купить хорошую ценную вещь задаром практически невозможно, все подобные предметы уже на руках у людей просвещённых, знающих реальную стоимость раритетов. 

Наше общение с Аркадием Михайловичем продлилось два с лишним часа. Мой собеседник с дивной лёгкостью приводил цитаты из дореволюционных книг, приправлял беседу крылатыми выражениями на латыни и переходил с темы антиквариата к воспоминаниям из своей обширной медицинской практики. Он ласково поглаживал столик-буль, будто предвкушая многомесячную работу по его реставрации, и приходил в настоящую ярость, рассказывая о том, что в Эрмитаж до сих пор пускают дам на шпильках, которые портят уникальный паркет. Нашей беседе мелодично аккомпанировали старинные часы, в изобилии представленные в реставрационной мастерской. Каждые полчаса они с достоинством напоминали мне благородным боем о том, что «Vita brevis, ars longa»( Жизнь коротка, искусство вечно — лат.).