Тайный покупатель или Как американский мультимиллионер финансировал сталинскую индустриализацию

В конце 1920-х годов, подавив оппозицию, Сталин взял курс на форсированную индустриализацию, которая должна была резко повысить обороноспособность страны. Индустриальный проект требовал огромных инвестиций, между тем золотые кладовые Страны Советов были пусты. Вопреки предсказаниям Маркса, судьба первого социалистического государства зависела не от мировой революции, а от презренного металла. Поиск валютных объектов обернулся распродажей шедевров Эрмитажа.

Большинство публикаций об «Операции Эрмитаж» носит обличительный характер. Авторы ругают Сталина и его Политбюро за разбазаривание национального достояния. Исследователи, которые настаивают на том, что СССР действительно нуждался в валюте, тоже объясняют случившееся лишь волей сталинского руководства. И обличители, и апологеты упускают из виду тот факт, что деловое предложение, сколь бы заманчиво оно ни было, не является достаточным условием для совершения сделки. Необходим также адекватный предложению платежеспособный спрос.

Начав индустриализацию с пустым кошельком, сталинское Политбюро действительно было готово распродать весь Эрмитаж с Зимним дворцом в придачу. Но не за любую цену. Некоторые сделки с полотнами выдающихся мастеров сорвались именно потому, что покупатель жадничал. Дважды, зимой 1928–1929 годов и в октябре 1930 года, ничем оканчивались переговоры со всемирно известным арт-дилером Джозефом Дювином. За 40 шедевров Эрмитажа он предложил СССР смехотворную цену — $5 млн. Да и сделки с первым покупателем эрмитажных ценностей Галустом Гюльбенкяном держались главным образом на «нефтяной подкладке».

Основатель Иракской нефтяной компании, Гюльбенкян использовал свои деловые связи, помогая дешевой неочищенной нефти из СССР пробиться на мировой рынок в обмен на выгодные условия при покупке советских шедевров. «Господин пять процентов» — именно такой долей в капитале нефтяной компании владел Гюльбенкян — жестко торговался с «Антиквариатом» (подразделением Наркомата внешней торговли СССР, отвечавшим за экспорт культурных ценностей), пытаясь извлечь максимум выгоды из своего положения первого и некоторое время единственного покупателя в Эрмитаже. Среди прочего ему достались «Афина Паллада» Рембрандта, «Портрет Елены Фоурмен» Рубенса, мраморная Диана Жана Гудона.

В разгар распродажи Эрмитажа в 1930 году «Антиквариат» вел переговоры сразу «на три фронта», желая получить за свой товар максимальную цену. К Дювину и Гюльбенкяну добавились три антикварные фирмы — берлинская Matthiesen, лондонская Colnaghi и нью-йоркская Knoedler. Как выяснилось впоследствии, за всеми тремя фирмами стоял один клиент — американский промышленник и финансист Эндрю Меллон.

Все указывает на то, что судьба главных шедевров Эрмитажа в начале 1930-х зависела от того, найдется ли коллекционер, способный профинансировать сделку века. Найти такого человека в разгар экономического кризиса, переросшего на Западе в затяжную депрессию, когда, по словам современника, бывшие президенты корпораций торговали яблоками на улицах, было непросто. Банки закрывались, счета были заморожены, получить кредит было практически невозможно. История возникновения «триумвирата» посредников, покупавших картины для Меллона, это подтверждает. Немецкий антиквар Франц Затценштейн, он же Франсис Маттизен, был первым из троицы, кто узнал о начавшейся продаже эрмитажных сокровищ. Он сразу же оценил перспективу, но у него не было ни денег, ни клиентов, способных выложить необходимую сумму, — первоначально речь шла о сделке на $2,5 млн. Поиски такого клиента привели главу Matthiesen в старейшую лондонскую фирму Colnaghi. У той тоже не было ни денег, ни подходящего клиента, зато был заокеанский партнер — нью-йоркская Knoedler. К счастью для национальных музеев США, у нью-йоркских антикваров постоянный и многообещающий покупатель имелся. Меллон потратил около $7 млн на приобретение более 20 шедевров Эрмитажа.

Возьму на себя смелость утверждать, что если бы не Меллон, то по крайней мере самые ценные из проданных эрмитажных картин остались бы в России. Другого покупателя, готового выложить такие деньги, на примете у «Антиквариата» в то время не было, а время продаж было относительно коротким. С другой стороны, если бы Меллон в 1930 году предложил советскому руководству больше денег, то он смог бы купить все главные шедевры Эрмитажа, включая и упущенные им картины Джорджоне и Леонардо. Именно за непонимание уникальности исторического момента ругал Меллона в своей книге директор вашингтонской Национальной художественной галереи Джон Уолкер: мог, мол, все купить, да пожадничал. Уолкер, в частности, допускал, что «господин Меллон так до конца и не понял, что он торговался за произведения искусства, которым не было равных в запасах Дювина, Уилденстейна или любого другого дилера в мире».

Впрочем, Меллон и без этого заслужил признание американцев — как патриот, который приумножил художественное достояние своей страны, и меценат, показавший, что может сделать для своего народа человек с деньгами. Меллон передал американскому народу 125 картин, 23 скульптуры, а в придачу и деньги на строительство мраморного здания музея. Его коллекция составила ядро Национальной галереи, куда стали передавать свои собрания и другие американские богачи-коллекционеры. Меллон настоял на том, что ни музей, ни его коллекция не будут носить его имени. Фигура Меллона сродни таким российским меценатам, как купец Павел Третьяков — собиратель русского изобразительного искусства, передавший свой музей городу Москве, или Дмитрий Татищев, который в бытность свою посланником России в Европе собрал, а затем передал русскому императору коллекцию, более 180 картин.

 Сын банкира из Питтсбурга, преуспевающий предприниматель Эндрю Меллон не был знатоком искусства. Министр финансов США при трех президентах — Гардинге, Кулидже и Гувере, — Меллон до конца жизни оставался дилетантом, порой не помнившим имен художников, картинами которых наслаждался. Вкус Меллона формировали дилеры, подобные Дювину, носившему говорящее прозвище Милый пират. Эти люди сделали себе имя и состояние благодаря открытию простого факта: Европа была богата произведениями искусства, а Америка — деньгами. С их помощью Меллон, как, впрочем, и другие американские богачи-коллекционеры начала прошлого века, открыли для себя и для Нового Света старых мастеров.

Семейная жизнь Меллона сложилась неудачно, и не будет большим преувеличением сказать, что его частная жизнь ограничивалась коллекционированием. Меллон был человеком немногословным и даже нелюдимым. По словам современника, «он выглядел как счетовод, ведущий двойную бухгалтерию и боящийся потерять работу, — изнуренный постоянным беспокойством и усталый, усталый, усталый». Отдых и утешение Меллон находил в своей коллекции. Есть немалая доля истины во мнении Дювина, который говорил, что коллекционирование для Меллона важнее, чем обязанности министра финансов.

Однако эрмитажные полотна Меллон покупал уже не для себя лично. К моменту завершения сделки в 1931 году ему было 76 — подходящий возраст, чтобы задуматься о вечности. На заданный ему в то время вопрос, почему он покупает картины, Меллон ответил: каждый человек хочет связать свою жизнь с чем-то, как он считает, вечным. Меллон покупал эрмитажные картины для задуманной им национальной галереи — об этом говорит и то обстоятельство, что не все купленное отвечало его личному вкусу. Он, например, не любил темную живопись, картины с неприятными сценами, обнаженными телами и зловещими лицами. В живописи Меллон-человек искал успокоения. Его «светлому» вкусу более всего отвечали импрессионисты, но их живопись была слишком молода. Для национальной галереи Меллон-коллекционер, порой вопреки предпочтениям Меллона-человека, должен был покупать шедевры, проверенные временем, заботясь о подлинности и именитости мастера.

Меллон-коллекционер не вмешивался в дела Меллона-чиновника, а тот в свою очередь не использовал свой высокий пост, чтобы помочь Меллону-коллекционеру выторговать у СССР картины подешевле. А мог бы! Сталин не отказался бы иметь своего человека в американской администрации, тем более что в начале 1930-х судьба советско-американской торговли во многом зависела от Меллона. Он отвечал за практическую реализацию решений Конгресса США о защите отечественной промышленности и внутреннего рынка от дешевых советских товаров и сырья. Учитывая нефтяную подоплеку продаж Гюльбенкяну, а также жизненную важность для СССР валютных поступлений от экспорта, можно с большой долей уверенности сказать, что советское руководство пошло бы на уступки коллекционеру, если бы министр финансов поспособствовал экспорту советского сырья в США. Но Меллон не дал «красным купцам» и намека на возможность подобных сделок.

Меллон никогда не встречался с представителями «Антиквариата». Он выбирал шедевры по каталогу картинной галереи Эрмитажа, изданному в Париже в 1909 году. Переговоры, экспертизу, передачу денег, транспортировку купленного осуществляли посредники. О своих покупках Меллон хранил гробовое молчание, которое не нарушили ни шумиха вокруг распродажи Эрмитажа, поднятая в западной прессе, ни обвинения в сотрудничестве с Советами, ни укоры в трате миллионов на картины в то время, когда Америка была парализована массовой безработицей и отчаянием. Имея дело с таким клиентом, советское руководство могло уверенно утверждать, что исчезнувшие со стен Эрмитажа картины отправлены в какой-нибудь Магнитогорский музей для повышения культурного уровня рабочих на стройках коммунизма, а у Меллона, если что и есть, то лишь жалкие копии.

Молчание Меллона закончилось вместе с длительным республиканским правлением и приходом в Белый дом демократов. Весной 1934 года Меллона обвинили в неуплате налогов и привлекли к суду. Предметом разбирательства стали именно картины Эрмитажа, часть стоимости которых Меллон списал с налогооблагаемого дохода на основании того, что картины были переданы в благотворительный фонд. Только на суде Меллон и фирма Knoedler подтвердили покупку эрмитажных шедевров. Эксперты назвали приобретения Меллона лучшей частной коллекцией в мире.

 Советское руководство почти до самого конца сделки пребывало в неведении о том, кто конечный покупатель. Прозрению не помог и визит в Ленинград весной 1930 года для ведения прямых переговоров главы фирмы Knoedler Чарльза Хеншела. Между тем руководству «Антиквариату» было впору задуматься: ведь наиболее влиятельным и постоянным клиентом этой фирмы являлся Меллон. Несмотря на прямые указания в западной прессе, кому и за сколько проданы эрмитажные шедевры, советские продавцы упорно отказывались признать тот факт, что их обвели вокруг пальца и что они, коммунисты, позволили капиталистам-посредникам нажиться за счет СССР. В октябре 1930 года — к этому времени Меллон купил в Эрмитаже уже пять картин — председатель «Антиквариата» Николай Ильин писал: «Благовещение» Ван Эйка продано (фирме Маттизена. — Forbes) за 90 000 фунтов. Но во всех газетах за границей сообщается, что эта вещь перепродана в Америку Меллону за 800 000 долларов». Заместитель Ильина Георгий Самуэли горячо оспаривал факт покупки «Благовещения» Меллоном: «У нас есть все данные, доказывающие, что это сообщение исходит от Дювина, желающего: 1) компроментировать (так в документе. — Forbes) Меллона 2) разыгрывать нас тем, что мы дешево продали... »

Но факты говорили сами за себя, и, убедившись в том, что картины действительно уходят министру финансов США, советские гонцы немедленно помчались в Нью-Йорк. Ильин и член коллегии Наркомата внешней торговли Борис Краевский, минуя посредничество немцев из фирмы Маттизена, на заключительном этапе сделки в апреле 1931 года привезли в США три последние из купленных Меллоном картин — «Распятие» Перуджино, «Венеру перед зеркалом» Тициана и «Мадонну Альбу» Рафаэля. Официальная цель поездки состояла в передаче картин фирме Knoedler. Но стоило ли ехать так далеко лишь за этим? Очевидно, что представители «Антиквариата» имели задание лично встретиться с главным покупателем. Их незатейливые визитки остались на хранении в архиве Национальной художественной галереи в Вашингтоне. Но Меллон не имел ни малейшего желания вести переговоры с коммунистами. Встреча не состоялась.

В то время как Меллон-коллекционер покупал картины у СССР, Меллон-чиновник установил эмбарго на ввоз дешевых советских спичек, древесины и асбеста. Правда, в феврале 1931 года он отказался ввести эмбарго на советский марганец, но это решение скорее объясняется интересами Меллона-сталепромышленника, чем желанием потрафить Сталину.

Продажи Меллону лишь одна из многих печальных страниц в истории сталинского экспорта произведений искусства. В общей сложности от продажи музейных ценностей в первой половине 1930-х «Антиквариат» выручил порядка 40 млн рублей (около $20 млн по официальному обменному курсу). В сравнении с потребностями индустриализации эта сумма была ничтожно малой. Гораздо большую роль в финансировании «Большого скачка» сыграли сбережения советских граждан — валюта, золото и серебро, на которые в магазинах Торгсина можно было приобрести продовольствие и другие товары в голодные годы первых пятилеток. Общий доход Торгсина с 1931-го по 1935 год составил почти 300 млн рублей! Незатейливые золотые колечки, серьги, царские червонцы, нательные крестики, ордена дедов и другие семейные реликвии финансировали индустриализацию лучше, чем распродажа шедевров из национальных музеев и библиотек России.
 

Капитал Меллона пошел на пользу Америке. А что же Россия? В 1920-е годы Эрмитаж, хранивший не только коллекции русских монархов, но и множество прекрасных коллекций российской аристократии, реквизированных после революции, мог считаться лучшим в мире художественным музеем. Сталинские распродажи, продолжавшиеся более четырех лет, обескровили Эрмитаж. Впрочем, есть ли другой музей, который выдержал многолетнее насилие и все же остался в ряду лучших в мире?

Рембрандт«Портрет польского аристократа» 


Историки спорят о том, кто изображен на этом полотне — сам Рембрандт, его брат, Стефан Баторий, Ян Собеский, польский посол Анджей Рей, бывший проездом в Амстердаме, или, может быть, этот человек — просто плод фантазии художника. Эта картина — единственный из пяти проданных Меллону эрмитажных «рембрандтов», авторство которого не было подвергнуто сомнению. За последние десятилетия авторство Рембрандта потеряли сотни полотен ведущих мировых музеев и частных коллекций, и процесс переатрибуции все продолжается...
 

Тициан «Венера перед зеркалом» 


 Р ентгенография картины, проведенная в начале 1970-х, принесла сенсацию. Под изображением Венеры оказалось еще два живописных изображения. Выяснилось, что вначале на этом полотне художник написал горизонтальный двойной портрет мужчины и женщины. Позже, повернув полотно вертикально, Тициан изобразил поверх двойного портрета Венеру, схожую с окончательным изображением, но одетую в белую тунику. При этом он оставил часть костюма мужчины с первоначального портрета — красную бархатную драпировку с меховой опушкой — прикрывать нижнюю часть тела Венеры. Только в последнем и окончательном изображении Венеры Тициан обнажил ее, представив богиней.
 

Рафаэль «Мадонна Альба»


Одна из лучших работ великого мастера начала XVI века. В сентябре 2002 года «Мадонна Альба» вместе с другим проданным в 1930-е годы Рафаэлем, «Святым Георгием, побеждающим дракона», ненадолго вернулась в свой бывший дом Эрмитаж в составе выставки мировых шедевров.
 

Ван Дейк «Портрет Изабеллы Брант»


В момент продажи картина считалась работой Рубенса. В 1991 году Национальная художественная галерея изменила авторскую атрибуцию картины

Ян Ван Дейк «Благовещение


В 1990-е годы картина прошла двухгодичную реставрацию. В 1997 году побывала в Санкт-Петербурге, на выставке в Эрмитаже.

 

Автор: доктор исторических наук, профессор русской истории Университета Южной Каролины (США),Елена Осокина
Автор благодарит Центр изучения изобразительного искусства Национальной художественной галереи США за предоставление именной стипендии Эйлсы Меллон Брюс на проведение исследования.