Поэт из рода Романовых

«Трудно найти более необычную, более неожиданную книгу, чем эта. Она о безвременно и трагически погибшем русском поэтическом таланте, написанная коста-риканским (!) автором.

 

Она возвращает в нашу историческую память, в нашу литературу трагическую фигуру Князя Владимира Палея, имевшего несчастье быть родственником последнего Российского Императора, а потому безжалостно принесенного в жертву молоху большевистской революции», - писал в предисловии к книге «Поэт из рода Романовых. Князь Владимир Палей» директор Института Латинской Америки РАН Владимир Давыдов

«Володя Палей был удивительным человеком, живым инструментом редкой чувствительности, способным производить удивительные мелодии и создавать мир ярких образов. По возрасту и жизненному опыту он был еще ребенком, но его разум достиг высот, до которых добираются немногие. Он был гением».

Таковы первые фразы, которые великая княгиня Мария Павловна, дочь великого князя Павла и его первой жены греческой принцессы Александры, посвятила своему младшему брату в автобиографии «Воспитание княжны», и они не являются преувеличением: Владимир Павлович Палей на самом деле был человеком редких данных и удивительных поэтических способностей.

 

Владимир родился в необычных обстоятельствах. Мария Павловна писала: «Будучи первым ребенком от второго брака моего отца, он подтверждал теорию, что одаренные дети рождаются от большой любви». И действительно, любовь великого князя Павла и его второй жены Ольги, матери Владимира, была такой сильной и страстной, что бросала вызов неписаным законам царского двора…

 

28 декабря 1896 года (9 января 1897 года) в Санкт-Петербурге Ольга родила голубоглазого мальчика, нареченного Владимиром. В семье его обычно звали Володей, что в устах младенца звучало как Бодя…

 

Положение морганатической семьи великого князя Павла начало меняться в лучшую сторону в 1904 году благодаря помощи принца-регента Леопольда Баварского. Видимо, по его просьбе Николай II пожаловал Ольге Валериановне титул и фамилию Гогенфельзен, что распространялось также на ее детей от великого князя…

 

С первых лет жизни стало понятно, что Володя обладает выдающимися способностями. Он одинаково легко выучился читать и писать по-французски, по-английски и по-немецки, а позже и по-русски, прекрасно играл на фортепиано и других инструментах, рисовал. Уже в раннем возрасте он поражал окружающих своей памятью и начитанностью…

 

Семья жила в Париже, который Володя очень любил, однако часто путешествовала, в основном по Франции и немецким курортам. Эти поездки позже нашли отражение в произведениях Владимира наряду с образами тех мест, куда он мечтал попасть, - Италии, Греции, Египта…

 

Великий князь хотел, чтобы его младший сын продолжил династическую традицию и стал военным, а потому в 1908 году маленький граф Гогенфельзен приехал в Санкт-Петербург и поступил в Пажеский корпус – военно-учебное заведение для молодых аристократов…

 

Во время пребывания в Пажеском корпусе Володя по-прежнему жадно читал и брал частные уроки живописи и музыки. Примерно в 1910 году юный граф Гогенфельзен открыл в себе призвание к литературе, которое никогда его не покидало, и начал писать стихи…

 

Первые стихи Владимир написал на французском языке, который в то время был ему привычнее. А в произведениях 1913 года, опубликованных Ж. Ферраном в биографии великого князя Павла («Агония», «Капли», «Равнодушие», «Песня Терезы», «Бродяга», «Старость»), уже чувствуются огромные способности к созданию поэтических образов и версификации, а также глубокое, искреннее чувство. Тем не менее, большинство его стихотворений на французском языке до сих пор не изданы и хранятся в архивах его родственников во Франции и России, равно как и стихи, написанные по-английски…

 

Поэзия вообще была не чужда Романовым. Талантливый великий князь Константин Константинович, двоюродный брат Павла, был почетным членом Императорской Академии наук и поэтом: с юных лет он уже публиковал стихи под псевдонимом «К.Р.», в частности написал слова к нескольким романсам Чайковского. Владимир Гогенфельзен с жадностью читал произведения великого князя, которые в значительной степени повлияли на его собственное литературное творчество. Константин Константинович, отец многочисленного и счастливого семейства, жил недалеко от Санкт-Петербурга, в Павловске, в прекрасном дворце, где Владимир провел много незабываемых часов, о чем позже вспоминал в одном из своих самых любимых стихотворений.

 

В 1912 году Владимир близко сошелся с двумя сыновьями К.Р. – Константином и Игорем, которые тоже учились в Пажеском корпусе и которым было суждено провести с ним последние дни жизни…

 

К началу 1914 года Владимир превратился в весьма интересного юношу, в котором приятные черты лица сочетались с удивительным обаянием. Он вовсю наслаждался жизнью и вскоре стал известен среди «золотой петербургской молодежи». В январе на бале-маскараде у графини Клейнмихель Ольга Валериановна с удивлением услышала от многих, что ее сын здесь – самый привлекательный, что он похож на «очаровательного принца, о котором мечтают девушки в волшебных сказках»…

 

В одном из стихотворений он с радостью писал: «Живу я в безоблачной сказке…»…

Однако волшебная сказка в виде балов-маскарадов и веселых поездок в Париж подходила к концу. В августе того же года Европу сотрясли раскаты взрывов – началась Первая мировая война…

 

Когда вспыхнула война, Владимир Гогенфельзен, как и многие русские молодые люди, преисполнился чувством патриотизма, которое не раз находило отражение в его поэзии. Однако надежды на быструю победу вскоре развеялись, и Россия оказалась ввергнута в нескончаемую кровавую бойню…

 

Война сократила время учебы в Пажеском корпусе. Уже в декабре 1914 года юноша вступил в Императорский гусарский полк и отправился в Муравьевские казармы в Новгороде для прохождения воинской службы…

 

Тот факт, что Владимир был сыном великого князя, не спасал его от опасностей и жестокости войны. Не раз его посылали в разведку, не раз рядом с ним падали снаряды и свистели пули. За храбрость он был награжден орденом Святой Анны четвертой степени и произведен в поручики. Много позже его мать писала, что Владимир пользовался любовью и уважением солдат…

 

В окопах Владимир продолжал писать, но теперь наряду со стихами, посвященными прошлому и любовным переживаниям, появляются и такие, где описываются страдания и разрушения, вызванные войной, благородный труд сестер милосердия, гибель близких друзей по Пажескому корпусу, например подпоручика Рейнталя и Михаила (Миши) Евреинова. Он также перевел на французский александрийским стихом драму великого князя Константина «Царь Иудейский»…

 

В это время родители Владимира начали ходатайствовать о пожаловании Ольге Валериановне княжеского титула, тем более что фамилия, которую носили она и ее дети, была хорошим для этого предлогом: Россия находилась в состоянии войны с Германией, а жена и дети великого князя были баварскими графинями и графом! После нескольких писем и аудиенций 5 (18) августа 1915 года… царским указом графине Гогенфельзен и ее детям были пожалованы княжеский титул и фамилия Палей. Так называлось одно из крупных имений великого князя Павла, но одновременно это была фамилия одного из выдающихся предков Ольги Валериановны, чья бабушка по материнской линии звалась Ульяна Егоровна Палей-Гурковская...

 

Княжеский титул не внес особых изменений в жизнь любимого сына Павла и Ольги. 1 сентября 1915 года новоиспеченный князь присоединился к своему полку и в последующие месяцы принимал участие в нескольких операциях на Северо-восточном фронте Буг. Игумен Серафим, также находившийся в это время на фронте, много лет спустя описывал его как юношу, чьи

 

«…статная фигура, прекрасные задумчивые глаза, детское простодушие и редкая учтивость моментально вызывали к нему любовь и уважение окружающих».

 

Даже в болотах западной России Владимир пытался сочетать воинский долг и страсть к литературе. Он по-прежнему много читал, становясь все более преданным поклонником Пушкина, о чьем трагическом конце написал драму в стихах «Смерть Пушкина». Но все-таки он предпочитал малые поэтические формы, заполняя страницу за страницей стихами на самые разные темы. Многие из них Владимир посылал домой вместе с потрясающими письмами, причем некоторые тоже были целиком стихотворными. В ноябре-декабре 1915 года он также сочинил пьесу в трех действиях «Белая роза». В основном он писал по-русски, но иногда отправлял сестрам стихи по-французски. В феврале 1916 года он написал одно из лучших своих стихотворений «Пепельница», проникнутое пессимистическими нотами, что, очевидно, соответствовало его тогдашнему настроению.

 

Наряду с «Пепельницей» появилось несколько любовных стихотворений, в одном из которых, начинающемся словами «У меня на душе было тихо вчера…», есть такие строки: «Но сегодня я снова увидел Ее… Я опять одиноко бледнею…». Кем бы она ни была, на протяжении нескольких месяцев она оставалась его Музой…

 

Летом 1916 года Владимир подготовил к печати первую книгу стихов, вышедшую в свет под скромным названием «Сборник». В июне, находясь в Ставке, он получил корректуру книги, а в августе она была опубликована в Петрограде. Это было изящное издание с гравюрами; доходы от его продажи пошли на благотворительные проекты императрицы Александры. «Сборник» включал 86 стихотворений, написанных в 1913-1916 годах и посвященных самым разным темам – любви, природе, мифологии, музыке, искусству, театру, семье, друзьям, патриотизму, войне…

 

Из-за нездоровья Владимир в первые дни 1917 года не поехал к отцу в Ставку, а остался в Царском Селе. С легкими у него стало получше, но к военной карьере он уже не вернулся. В последних числах февраля в Петрограде несколько неожиданно произошла революция. Часть полков присоединилась к восставшим, и вскоре столица погрузилась в хаос…

 

Весной и летом 1917 года Владимир много писал, как всегда, на разные темы: воспоминания, природа, мечты, мифология, религия… Произведения этого периода показывают, что он снова влюблен: «Прости меня! Я был тебе неверен…», «Rondel amoureux», «Радость широкая…», «Хладнокровный купидон», «Печаль любви», «Я розы приносил тебе, бывало…»…

 

Скорбью по безвозвратно ушедшей в прошлое монархии пронизаны стихотворения «Старушка с медальоном», «Восемнадцатый век», посвященные печальным страницам французской истории, эпохе Версаля и Второй империи. Сходство между французской и русской революциями усиливалось по мере того, как в России нарастал хаос…

 

По мнению Марии, Владимир работал слишком быстро, и однажды она сказала ему, что, изливая такие потоки стихов, он лишает себя возможности шлифовать их. Володя улыбнулся печально и чуть загадочно и ответил:

 

« - Все мои нынешние стихи являются мне в законченном виде; исправления только повредят им, нарушат их чистоту. Я должен писать. Когда мне исполнится двадцать один, я больше не дуду писать. Все, что есть во мне, я должен выразить сейчас; потом будет слишком поздно…»

 

Установление большевистского режима знаменовало собой начало долгих страданий для всех родственников царя, решивших остаться в России.

 

28 декабря 1917 (9 января 1918) года молодому поэту исполнился 21 год. Старше ему уже не суждено было стать. Княгиня Палей так описала в своих мемуарах этот последний в его жизни день рождения:

 

«…Мы снова зажгли елку и повесили на нее подарки. Девочки и он (Владимир) приготовили для нас восхитительный сюрприз, сочиненную им пьесу в стихах под названием «L’Assiette de Delft». Ирина и Наталья, подготовленные сыном, превосходно ее исполнили. Наш друг граф Арман де Сен-Савер… ужинал с нами в этот вечер и тоже восторгался услаждавшими слух мелодичными рифмами…»…

 

Но дни, отпущенные родственникам царя, — неважно, носили они фамилию Романовых или нет, — были уже сочтены. 3 (16) марта Моисей Соломонович Урицкий, один из самых могущественных петроградских комиссаров издал распоряжение, чтобы все члены семьи Романовых явились в ЧК — грозную политическую полицию большевистского режима. Поскольку великий князь Павел был болен, решили, что Ольга Валериановна представит в петроградскую ЧК врачебное свидетельство, Владимир же, не носивший фамилию Романовых, останется дома, и тогда, надеялась семья, на него, возможно, не обратят внимания. Однако сотрудники ЧК потребовали от княгини Палей, чтобы ее сын явился к ним на следующий день.

 

В соответствии с этим предписанием 4 (17) марта Владимир явился в здание петроградской ЧК. Его принял Урицкий, сделавший ему оскорбительное предложение: «Вы подпишете документ, в котором будет указано, что вы более не считаете Павла Александровича своим отцом, и немедленно получите свободу; в противном случае вам придется подписать другую бумагу, и это будет означать, что вы отправитесь в ссылку».

 

Это была последняя возможность спасти себе жизнь, но Владимир был человеком принципов. И хотя он кипел от гнева, ему удалось сдержаться и не высказать всего, что он думает. Он лишь пристально посмотрел на большевистского комиссара. От Урицкого не укрылся этот полный презрения взгляд, и он резко произнес: «Ну, раз так, подпишите бумагу о вашем отъезде в ссылку».

 

Княгиня Палей сделала все, что могла, чтобы вырвать сына из лап ЧК, но было уже слишком поздно. Ее ходатайство было оставлено без внимания: княгине объявили, что Владимиру надлежит прибыть 22 марта (4 апреля) в шесть часов вечера на Николаевский вокзал, чтобы отправиться оттуда в Вятку вместе с другими членами царской фамилии…

 

В первые месяцы 1918 года Владимир ждал появления своего второго поэтического сборника, в который вошло 85 произведений: 37 из них были написаны в 1916 году, остальные — в 1917-м. В основном это были небольшие стихотворения, но среди них встречались и более объемные вещи, в первую очередь «Мечта и маска» – дневник в стихах, созданный в июне — октябре 1916 года…

 

Сразу же по приезде в Вятку Владимир начал регулярно посылать письма своим близким. У него возникла мысль написать драму в стихах о жизни Михаила Лермонтова и его гибели на дуэли в 1841 году. По чистой случайности, поразившей его до глубины души, он обнаружил в доме, где жил, старинное и чрезвычайно редкое издание стихотворений Лермонтова с подробной биографией поэта и поспешил сообщить об этом княгине Палей: «Как видишь, дорогая мама, удача меня не покинула. Обещай же, что не будешь так много плакать!»…

 

Жители Вятки, почти не затронутой революцией, относились к ссыльным благожелательно, приносили им гостинцы, помогали устроиться на новом месте. Особую заботу проявляли монахини местной обители. Обеспокоенные растущими симпатиями населения к членам царской семьи, большевики вскоре решили перевести их в другой город. 17 (30) апреля 1918 года в Царское Село пришла телеграмма от Владимира, в которой он извещал родных, что по распоряжению Москвы его вместе с остальными ссыльными отправляют в Екатеринбург. В Вятке он прожил всего 11 дней.

 

Столица Урала Екатеринбург считался одним из оплотов большевизма. Узнав о том, куда их переводят, Владимир впал в подавленное состояние, его мучили недобрые предчувствия. «Наши лучшие времена — времена Вятки закончились, — сказал он. — Теперь с каждым днем все будет только хуже и хуже». Товарищи по ссылке стали подшучивать над его пессимистическим прогнозом, но очень скоро обнаружилось, что Владимир был абсолютно прав…

 

В Екатеринбург Владимир и его родственники прибыли 20 апреля (3 мая) 1918 года, в Страстную пятницу…

 

Гостиница оказалась довольно грязной, к тому же ссыльным пришлось ютиться в одной-единственной комнате, но зато Атамановы [казацкая семья] встретили их очень радушно и старались сделать все возможное, чтобы скрасить жизнь своих постояльцев…

 

Поэт и его родственники стремились каким-то образом связаться с царской семьей и полагали, что это можно сделать с помощью принцессы Елены, не считавшейся ссыльной. Однако даже ей не позволили побывать в Ипатьевском доме. Неожиданно в гостинице, где жили молодые князья, появилась новая постоялица: великая княгиня Елизавета Федоровна, Элла, которая после гибели мужа, великого князя Сергея, избрала монашескую жизнь, основав в Москве Марфо-Мариинскую обитель…

 

Вероятно, Елизавету Федоровну не слишком обрадовало то обстоятельство, что в ссылке ей придется жить бок о бок с Владимиром. Она так и не приняла княгиню Палей, и ее враждебность распространилась и на детей Ольги Валериановны.

 

Тем не менее, как писала великая княгиня Мария Павловна,

«… судьба распорядилась так, что тетя Элла и Володя провели свои последние месяцы жизни на этой земле вместе, что их очень сблизило и научило ценить друг друга. Своей долгой и невыносимо мучительной смертью они скрепили свою дружбу, которая стала утешением для них обоих во время выпавших на их долю тяжких страданий»…

 

5 (18) мая, в день своих именин княжна Ирина Палей получила в Царском Селе телеграмму с поздравлениями от Володи, в которой он, кроме того, сообщал, что их всех отправляют в Алапаевск, маленький городок с немощеными улицами в 120 милях от Екатеринбурга. Великая княгиня Елизавета уже бывала там, летом 1914 года, когда совершала паломничество. Этот заштатный фабричный городок, где в детские годы какое-то время жил П.И. Чайковский, большевики считали наиболее прочным и надежным оплотом коммунизма на северном Урале…

 

Ссыльные прибыли в Алапаевск 7 (20) мая. На вокзале их ожидали крестьянские подводы, чтобы отвезти в новую тюрьму — так называемую Напольную школу, небольшое кирпичное строение на окраине города, сохранившееся, кстати, до наших дней…

 

В Алапаевске великая княгиня Елизавета и Владимир еще больше сблизились и полюбили друг друга…

 

8 (21) июня большевики отобрали у узников почти все их личные вещи: одежду, обувь, простыни, подушки, деньги и драгоценности, оставив им лишь ту одежду, что была на них, и одну смену постельного белья. По-видимому, им также запретили писать письма и даже получать корреспонденцию, что особенно тяжело переживали князья Константиновичи, извещенные о серьезной болезни матери, великой княгини Елизаветы Маврикиевны. Единственное, что им разрешили, — это отправить в последний раз краткие телеграммы родственникам с сообщением о происшедших изменениях. Телеграмма, посланная в полдень Владимиром по адресу: «Палей. Пашковский. Царское Село», гласила:

«Переведен на тюремный режим и солдатский паек. Володя»…

 

Покидая Напольную школу, верный [слуга] Кронковский увозил с собой письмо Владимира родителям — последнее письмо, которое великий князь Павел и княгиня Палей получили от сына. В нем он рассказывал о страданиях и унижениях, выпавших на долю узников в Алапаевске, но одновременно подчеркивал, что его вера дает ему мужество и надежду.

 

Далее он писал:

«Все, что раньше меня интересовало: эти блестящие балеты, эта декадентская живопись, эта новая музыка, — все кажется мне теперь пошлым и безвкусным. Ищу правды, подлинной правды, света и добра…»…

 

В ночь на 4 (17) июля 1918 года царь, его супруга и дети, личный врач и трое слуг были расстреляны в подвале Ипатьевского дома. Позднее большевики объявили, что царь казнен, а его жена и сын «эвакуированы в надежное место».

 

Ничего не зная о кровавой расправе в Екатеринбурге, алапаевские узники провели свое последнее утро все в тех же опостылевших комнатах, ставших для них тюремными камерами. По свидетельству поварихи Кривовой, в полдень в Напольную школу прибыл чекист Петр Константинович Старцев во главе группы екатеринбургских рабочих-большевиков. Приехавшие сменили охрану, отобрали у арестантов последние деньги и сообщили им, что вечером они будут переведены в Верхнюю Синячиху — местечко, расположенное примерно в 16 километрах от Алапаевска. На самом деле их собирались отвезти на заброшенный и частично затопленный железный рудник в окрестностях деревни Синячиха, который был заранее выбран местом казни. Одна из шахт рудника, известная как Нижняя Селимская, достигала глубины свыше 20 метров, и убийцы могли рассчитывать, что тела казненных не будут сразу обнаружены…

 

Прибывший в составе большевистского отряда Василий Рябов рассказывал, что поздно вечером он и его напарники связали за спиной руки великой княгине Елизавете и сестре Варваре, завязали им глаза и вывели из здания школы на улицу, где уже дожидалась вереница повозок. Обеих женщин посадили в одну из них, и та сразу тронулась с места — было заранее решено не вывозить из города всех узников одновременно…

 

Повозка, увозившая великую княгиню и ее верную спутницу, скрылась из виду, и настал черед мужчин. Князья Константиновичи и Владимир «безропотно подчинились». Их вывели в коридор, так же связали руки, надели на глаза повязку и посадили в повозки. Что же касается великого князя Сергея, то он, по словам Рябова, понял, что происходит, и попытался оказать сопротивление…

 

Предположительно обоз остановился в нескольких сотнях метров от шахты. Пленникам приказали сойти и повели их к месту, выбранному палачами. По некоторым свидетельствам, по дороге к шахте княгиня Елизавета пела молитвы…

 

Ни в одном из известных нам свидетельств очевидцев не сообщается, как была убита каждая из жертв и в какой последовательности они были сброшены в шахту. Единственное, в чем все сходятся, это то, что первой была великая княгиня. Тем не менее, зная, в каком порядке были потом обнаружены их тела, можно предположить, что первыми жертвами стали Елизавета и князь Иоанн. За ними, вероятно, последовали князья Константин и Игорь и великий князь Сергей, а затем Владимир Палей и сестра Варвара [монахиня, подруга Елизаветы Федоровны] (хотя, по словам Рябова [участника расправы], она была сброшена второй). Последним, по-видимому, стал [слуга] Федор Ремез, судя по тому, что его тело было найдено первым…

 

При вскрытии, проведенном спустя несколько месяцев после убийства, у всех погибших были обнаружены серьезные повреждения черепа, затронувшие мозг…

 

По словам белого офицера Павла Булыгина, хотя обстоятельства гибели Николая II и его семьи ужасны, это преступление бледнеет в сравнении со злодеянием, совершенным в Алапаевске. Оно было настолько чудовищным, что согласно некоторым источникам двое из убийц после этого лишились рассудка (впрочем, не исключено, что это лишь слухи)…

 

Владимир Палей и его родственники ушли навсегда, пав жертвами страшной бойни, постепенно распространившейся на всю Россию и приведшей к истреблению миллионов людей в последующие десятилетия сурового ХХ века. 18 июля 1918 года русская литература потеряла одного из самых многообещающих поэтов, которому был всего 21 год. Пророческими оказались заключительные строки его стихотворения «Надпись на могиле»:

«Его душа крылом усталым

Вспорхнет, убитая, к Творцу…»

 

2 ноября 1981 года… Русская православная церковь в изгнании канонизировала царя Николая II и его семью вместе со всеми мучениками революции или советского режима, включая жертвы трагедии в Алапаевске. В связи с этим изображение Владимира Палея появилось на иконе Новых Российских Мучеников, находящейся в монастыре Пресвятой Троицы в Джордансвилле, Нью-Йорк. Он изображен в военной форме и со свитком в руке рядом с тремя князьями Константиновичами.

 

В акафисте в честь жертв Алапаевска говорится:

«Радуйся, о Варвара, дочь благочестивая своей духовной матери;

радуйтесь, о вы, которые вступаетесь за своих соотечественников,

находящихся между страданием и изгнанием!

Радуйся, о Сергий, храбрый исповедник истинной Веры;

радуйтесь, о братья, равные числом Троице!

Радуйтесь, о князья Иоанн, Игорь и Константин, что были,

как святые юноши в раскаленной печи;

радуйся, о Владимир, князь и мученик, прозревший свои страдания и смерть!

Радуйтесь, все вы, которые омыли свои души в потоках вашей крови;

радуйтесь, все вы, которые предстали перед Спасителем в рядах

новых мучеников и исповедников!

Радуйся, о преподобная мученица Елисавета, истинный пример

христианского самопожертвования!»

 

Хорхе САЭНС КАРБОНЕЛЬ

Материал подготовил Мигель Паласио

 

Книга «Поэт из рода Романовых. Князь Владимир Палей» была любезна передана автором через господина Паласио для экспозиции Московского Мемориального Музея Российской Императорской Фамилии.