Екатерина МакДугалл намеревалась пером описывать русские пейзажи, однако теперь зарабатывает на торговле картинами

До 2004 года крупные коллекционеры русской живописи могли спокойно готовиться к торгам на Sotheby’s и Christie’s, не размениваясь на спорадические продажи в аукционных домах рангом пониже. Однако на лондонский рынок пришел агрессивный игрок и показал, кто в «русском» доме хозяин. MacDougall’s за пятилетку достиг того, на что два столпа арт-рынка положили 2,5 века каждый. Молодой бренд на скаку влетел в полудюжину ведущих аукционных домов Британии, а по части русского искусства наступает на пятки Sotheby’s и Christie’s. За шотландской фамилией скрываются наши братья по крови и разуму: Уильям МакДугалл — на четверть русский, а его жена и подавно — она москвичка. Вряд ли советская школьница Катя могла представить, что станет воротилой мирового арт-бизнеса, совладелицей и директором аукционного дома.

Вы окончили литературный институт. Предполагали, что эта профессия вас прокормит?
Е. МакДугалл: Тогда это было вполне возможно. В Советском Союзе писатели были не просто кумирами и идеологами. Это был статус. Конечно, я не думала в те годы, сколько конкретно буду зарабатывать. Но как сейчас важно быть богатым, так тогда важно было быть интеллигентным человеком, и писатели были в этом отношении первыми из первых.

Чего вы достигли на этом поприще?
Е. МакДугалл: Многие знания, полученные в институте, в дальнейшем пригодились. Но сказать, что я состоялась на литературной ниве, не могу. Я рассчитывала быть прозаиком, писателем-деревенщиком. Но не сложилось. После института, который окончила с красным дипломом, сразу поступила в аспирантуру, написала и защитила диссертацию по «Божественной комедии» Данте, одновременно работая в Лондоне. К тому же я быстро вышла замуж — приехала в Великобританию с обручальным кольцом на пальце.

Что делали в Англии?
Е. МакДугалл: С моим образованием оставалось только идти преподавать русский язык в каком-нибудь колледже. Для меня подобная карьера казалась странной и скучной, ведь я получила гораздо больший объем знаний, чем требовалось для того, чтобы объяснять падежи и склонения. Мой муж работал в Сити, в инвестиционном банке. Я пошла на специальные курсы для выпускников вузов в Лондонский университет и за год получила высшее экономическое образование. На тот момент, в начале 1990-х, двуязычных людей с экономическим образованием было очень мало. Поэтому я сразу получила работу в инвестиционном банке. Сначала была классическим брокером: представьте этакое футбольное поле, на котором полно потных мужчин, и все орут — в общем, биржа. Я была там одной из очень немногих женщин, и то потому, что работала на новых рынках. Проработав там год, поняла, что биржа — не мое. Ушла инвестиционным аналитиком в другой английский инвестиционный банк. Потом его купили немцы, а затем — американцы. Через некоторое время я возглавила российский отдел во французском банке — так что поработала на разные нации.

После шести лет работы в Сити мне предложили возглавить средиземноморский отдел, и я задумалась. К тому времени уже был статус, шестизначные зарплаты и бонусы, но я решила, что заработала финансовое и моральное право заниматься, чем хочу. А именно искусством, литературой. Я ушла из Сити, с головой погрузилась в коллекционирование живописи, а на досуге писала романы на английском. Вскоре муж тоже уволился, и мы решили открыть собственный аукцион.

Прежде вы не имели опыта коллекционирования?
Е. МакДугалл: У нас в семье все коллекционировали. Мой прадед был коллекционером, родители собирали картины, антиквариат. Я лично начала коллекционировать, когда вышла замуж. Мы с мужем оба работали, в семье были деньги, что-то можно было оставлять на живопись. Так мы стали собирать работы русских классиков. Уильям покупал какую-то живопись и до встречи со мной, но это нельзя было назвать коллекционированием. Он на четверть русский, и все это было ему родным и знакомым: портрет его деда, который уехал из России, писала знаменитая русская художница Наталья Гончарова.

Чем занимался супруг до того, как вы открыли аукционный дом?
Е. МакДугалл: Он возглавлял один из крупнейших пенсионных фондов Великобритании. В его распоряжении находились пенсионные деньги в размере $5 млрд. Познакомились мы в Подмосковье в доме его кузена, с которым я выросла (у наших семей остались дореволюционные дачи). Мы встретились с Уильямом, когда он отыскал в России родственников и приехал с ними познакомиться.

Как возникла идея создать аукционный дом?
Е. МакДугалл: Идею подал супруг. Однажды мы сидели в ресторане с друзьями, и он все слушал жалобы на Sotheby’s, а потом произнес: раз все так не нравится, почему бы не открыть собственный аукционный дом?

Как вы распределяете обязанности?
Е. МакДугалл: Уильям занимается бизнес-процессами — страховками, юристами, бухгалтерией, аудиторской отчетностью. Я — сбором коллекции, работой с клиентами, определением и формулировкой стратегического направления. Нам повезло: мы не влезаем в сферы друг друга.

Со скольких произведений вы начали? Какие вложения потребовались для старта?
Е. МакДугалл: На первом аукционе у нас было 100 работ. Как коллекционеры мы знали экспертов, дилеров, других коллекционеров, дружили с эмигрантскими семьями в Париже. Поэтому наш первый аукцион практически полностью состоял из художников так называемой парижской школы и был посвящен искусству русской эмиграции. Впоследствии мы расширили границы своей вселенной.

Первый аукцион прошел удачно?
Е. МакДугалл: Мы потеряли деньги. Продали мало, на 100 тыс. фунтов. Это был страшный результат, но мы пошли дальше.

Какие навыки, полученные в Сити, используете в аукционном бизнесе?
Е. МакДугалл: Умение много работать. 12–14-часовой рабочий день — это была норма для Сити. Не думаю, что многие люди в аукционном бизнесе знакомы с такими нагрузками. Модель работы MacDougall’s во многом похожа на Сити. Мы понимаем, что развивая новый бизнес, нужно много трудиться. Соответственно, вознаграждение должно быть адекватным. Поэтому у нас введена система бонусов, как в Сити, когда за успешный результат люди обязательно поощряются. Ну и, естественно, я вынесла из Сити умение работать с клиентами. В середине 1990-х я была аналитиком по первому IPO «Газпрома» и «Татнефти». Летала из Лондона в Сибирь, Татарстан. Тогда появился опыт общения с российской бизнесовой и политической элитой.

Какие шаги позволили вам за короткое время стать в один ряд с Sotheby’s и Christie’s?
Е. МакДугалл: Когда мы решили создать аукционный дом, не ставили задачу стать лидером. Это было бы смешно. Но у нас было свое понимание того, каким должен быть аукционный дом, и мы его последовательно воплощали. Сразу пригласили русских экспертов. Наши конкуренты — это огромные дома, в которых работают люди, отвечающие каждый за конкретное направление. Но в нынешней ситуации, когда благодаря интернету любую фотографию достаточно высокого качества можно послать или выложить, эксперту физически сидеть в доме уже не нужно. Более того, один эксперт не может отвечать за 300 лет, например, российского и украинского искусства. Поэтому сразу начали работать со многими экспертами. Мы стали опираться на специалистов по конкретным художникам. Таким образом, не нужно было везти и показывать покупателям нашу работу после торгов, они могли проконсультироваться до покупки, чтобы избежать каких-либо неприятностей. У нас всегда смотрели работы как минимум два-три специалиста. Сначала клиентами стали те, кто очень хорошо разбирался в искусстве и потому не боялся покупать в неизвестном еще аукционном доме. А потом, когда бренд стал завоевывать позиции, пришли люди, которые покупали потому, что доверяли.

Разве другие аукционные дома современные технологии не используют?
Е. МакДугалл: Сейчас все больше и больше. Глупо утверждать, что мы работаем хорошо, а наши конкуренты — плохо. Они работают исключительно профессионально, делают много важного и полезного для развития рынка. И это здорово — мы же все в одной упряжке. Однако MacDougall’s, бе­зусловно, серьезно влияет на рынок. У нас есть возможность экспериментировать, нет каких-то политических интриг внутри компании, во главе угла — коммерция. Мы пробуем, рискуем, например, выясняя новые сферы интересов, новые секторы рынка. В 2009 году начали заниматься графикой, провели специализированный аукцион. Накануне нам позвонили коллеги и сказали, что мы продадим только 15% лотов. А мы продали 70% — это колоссальный результат! Сейчас у нас вторые специализированные торги. И конкуренты после того, как мы заработали более 2 млн фунтов, тоже берут графику, хотя раньше вообще не обращали на нее внимание. Мы не боимся работать с художниками, которых нет на рынке, — нам не нужна многолетняя статистика продаж. Кроме того, начали проводить специализированные аукционы икон. Это очень сложная область. Она непопулярна. А мода в искусстве решает все. Но мы этим занимаемся, потому что, я считаю, за ним колоссальное будущее, несмотря на все проблемы.

Был ли у вас изначально план развития?
Е. МакДугалл: Да, мы решили начать с русской живописи. Когда утвердились в этом секторе, стали расширяться, активно присоединяя другие сектора. Теперь мы занимаемся еще и европейской живописью — старыми мастерами.

Как формируете цены на произведения, которые выставляете? Используете ли какие-либо методы, чтобы поднять их стоимость?
Е. МакДугалл: Мы формируем не цены, а эстимейты, которые в идеале никогда не отражают полную финальную рыночную стоимость, а лишь показывают предварительную. Иначе не будет игры, не будет аукциона, везения. На классиков существует статистика эстимейтов и цен за несколько десятилетий. Более того, я знаю, сколько за эту работу отдадут мои конкуренты. Неожиданные эстимейты возможны только на художников, которые никогда не торговались. Хотя и в этом случае есть определенные критерии формирования эстимейта: к какой школе относится художник, значимость произведения для самого художника и т.д. Аукционные дома выступают в роли биржи. Они не раскручивают художников, не продвигают их, а лишь фиксируют цены. Торговля современным искусством — это другое дело, бизнес торговли современным искусством в последние 20 лет стал очень похож на инвестиционный — с ценными бумагами. Поэтому, собственно, современное искусство ощутимо упало после кризиса, как упали ценные бумаги.

Почему вы решили работать в Лондоне? Галеристы жалуются, что там запредельные цены на аренду помещений.
Е. МакДугалл: В Лондоне удобно работать потому, что за 300 лет там полностью сформировалась инфраструктура аукционного бизнеса. Это площадка, где продается искусство независимо от национальной принадлежности. Великобритания — страна небюрократическая, очень разумная, поэтому Лондон и был выбран историческим процессом для биржевой художественной деятельности. А главное неудобство, которое я ощутила в Лондоне, в том, что англичане, как люди мудрые, не любят работать в том темпе, которого требует подчас бизнес, связанный с Россией, Украиной, бывшим Советским Союзом. Иногда наши английские сотрудники жалуются, что так жить нельзя. А мы им объясняем, что у нас такие принципы и такие условия.

К чему эта гонка? Вы стремитесь к некой цели и намерены вкалывать, пока ее не достигнете?
Е. МакДугалл: Дело в том, что у нас циклический бизнес. Есть тихие периоды, а есть время, когда нужно работать круглосуточно.

Так же работают Sotheby’s и Christie’s?
Е. МакДугалл: Они, конечно, работают поменьше. Потому что у них другая система и вознаграждений, и стимулов, и отношений. А у нас все чувствуют себя одной командой, в которой каждому нужен результат.

Кажется, ваш аукционный дом наиболее ярко являет лицо капитализма, которое рисовали в Советском Союзе.
Е. МакДугалл: Похоже, так и есть. Мы — частная компания в прямом смысле слова. Нам важно не показать какой-то результат нашим акционерам, а добиться цели, успешно провести аукцион.

Есть ли у вас в планах проведение аукционов в Украине, России?
Е. МакДугалл: Нет, потому что в этих странах отсутствует необходимая для создания аукционного дома инфраструктура. К тому же в России существуют проблемы с законодательством. В Англии, если ты заплатил за картину, то становишься ее собственником, и никакие претензии третьих лиц тебе уже не страшны. В России, если я не ошибаюсь, в течение пяти лет любой человек может прийти и оспорить продажу. Есть проблема сбора денег. Если в Англии клиент не заплатит, я подам на него в суд, через три недели его выиграю, приду и опечатаю его имущество. Попробуйте сделать так в Украине. Суд не вынесет решение по аресту имущества. Существует также странный закон, по которому человек, купивший работу, не может ввезти ее в Украину, это облагается 40-процентным налогом. В силу всех этих причин в ближайшее время я не вижу никаких возможностей проводить аукционы ни в России, ни в Украине. Мы, безусловно, присматриваемся. Завтра, например, могут изменить законодательство — рано или поздно что-то поменяется. Потому что везде есть крупные коллекционеры, и туда-сюда возить произведения искусства им действительно не очень удобно. Потенциал огромный, но на сегодняшний день это всего лишь потенциал.