БУСИДО – ДУША ЯПОНИИ. (часть 1)

Бусидо как цветок - эпитет не менее подходящий для Японии, как и ее символ - цветок вишни. Это не засохшее растение, которое хранится в «гербарии» истории человечества. Это живое воплощение силы и красоты, если даже при этом он не имеет определенного материального образа или формы. Его аромат - моральный дух - дает нам понять, что мы все еще находимся под его мощным влиянием. Ранее существовавший порядок безвозвратно ушел, но как и звезды, которые давно угасли, но продолжают слать нам свой далекий свет, так и Бусидо, возникший еще во времена феодализма, продолжает освещать нам путь человека. В этой книге я позволю себе поразмышлять об этом, а также произнести несколько панегириков на забытой могиле его европейского аналога.

Мне приходиться с грустью констатировать, что о моральных ценностях Дальнего Востока в мире все еще существует множество заблуждений. Например, недавно известный ученый, доктор Джордж Миллер (George Miller) без малейших сомнений утверждает, что понятий благородства, как и иных аналогичных категорий, на Востоке никогда не существовало. Такое невежество по-видимому объясняется тем, что третья книга доктора Миллера вышла в год, в который коммодор Перри открыл «двери нашей исключительности». Спустя всего десятилетие после вторжения в Японию иностранцев, наш феодализм уже содрогался в предсмертной агонии, а Карл Маркс в своей книге «Капитал» призывал читателей к последней исключительной возможности изучения социальной и политической системы феодализма на примере Японии. В качестве неожиданного сюрприза, я хотел бы порекомендовать ему также призвать западных историков и этнографов к исследованиям этических норм в феодальной Японии.

      Я бы мог пуститься в исторический экскурс, сравнивая понятие благородства во времена европейского и японского феодализма, но это не является темой этой книги. Я хочу рассказать прежде всего об истоках происхождения нашего понятия благородства; затем охарактеризовать его и методы его воспитания; отразить его влияние на общество и в заключении рассказать о его преемственности и будущем. По первому пункту я дам только краткой обзор, поскольку не хочу вводить читателя в глубины нашей национальной истории; на второй части я остановлюсь подробнее, так эта тема может заинтересовать лиц, изучающих мировое культурное наследие и этнографию; последние две темы будут дополнением к двум первым.

Японское слово «благородство» более точно отражает суть этого понятия, чем «рыцарство» в европейских языках. «Бу-Си-До» дословно переводится как «Путь благородного воина», которое подразумевало свод этических норм, которых должен был придерживаться каждый воин в своей жизни. Бусидо был этическим кодексом высшего сословия в феодальной Японии - самураев. Таким образом, объяснив значение слова «Бусидо», я позволю себе его использование далее в книге. Использование оригинального названия также необходимо для того, чтобы более тонко объяснить сущность этого уникального явления, которое имело настолько огромное влияние на мировоззрение японцев, что заслуживает уважение в самом своем имени. Некоторые слова имеют свой национальный колорит, столь выразительный, что лучшие переводчики не способны подобрать к ним аналогичные слова в своих языках.

Таким образом, Бусидо – это свод моральных качеств, которые требовались от воина, или принципов, которые он был обязан соблюдать. При этом Бусидо никогда не существовал ни в устном, ни в письменном изложении. История сохранила лишь отдельные цитаты из него, записанные в свое время некоторыми прославленными воинами или философами. Тем не менее, этот негласный и неписаный кодекс обладал силой настоящего закона, хранимого в сердце каждого воина. Бусидо не был результатом труда одного человека и не был описанием жизненного пути конкретного воина. Бусидо сложился в результате опыта и идей множества поколений воинов. Его можно сравнить с английской конституцией, но все же он имеет мало общего с тем, что называется «Великая хартия вольности» (Magna Charta) или «Закон о судопроизводстве» (Habeas Corpus Act), по которому виновный в злодеянии человек предавался суду. Правда, имелось «Уложение о самурайских кланах» (Буке-Сё-Хатто), написанное в 17 веке сёгуном Токугава Иэясу (1542-1616), но в его 13 коротких главах были в основном изложены правила, касающиеся брака, устройства замков, организации кланов и т.д. Поэтому у меня нет возможности достоверно сказать, что послужило причиной для возникновения Бусидо.

   Поскольку истоки Бусидо теряются в глубине веков, то периодом его возникновения можно считать начало возникновения феодализма в Японии. Феодальная система по мере своего развития изменялась, и в вместе с ней и Бусидо. Периодом зарождения феодальной системы в Англии считаются времена норманнского нашествия (12 век). В Японии феодальная система также возникла в 12 веке, в период Камакура (9). Поскольку имеются сведения, что в Англии отдельные элементы феодального общества существовали еще до времени вторжения (1066) в Англию армии Вильгельма Завоевателя, то вполне вероятно, что это могло происходить и в Японии.

С незапамятных времен в Японии, как и в Европе, профессия воина была окружена почетом. Сословие воинов в средневековой Японии имело название «самураи», что примерно соответствует понятию «рыцарство» в английском языке. Оно происходит от старо-японского слова «воин» - «бу-си» (bu-shi) или «бу-кэ» (bu-kе). Во времена раннего феодализма по своей сути самураи представляли собой воинов или стражников по типу солдат Аквитании или германских ландскнехтов («солдаты удачи»), о которых говорили римский император Цезарь (10) и историк Тацит (11). Для них война или убийство были непосредственным средством к существованию. За времена продолжительных войн из этих людей выкристаллизовались умелые и храбрые воины. На смену армии варварского типа, говоря словами американского пацифиста Эмерсона (12), «животной и примитивной силы», пришла строгая регламентация воинских рангов и структуры самурайских кланов. Новая самурайская иерархия возвысила понятие «честь», «привилегия» и «статус», а также уточняла обязанности самурая каждого ранга (13). Следом за этим возникла необходимость в общих стандартах поведения, что было особенно важно, учитывая наличие оружия у самураев и их принадлежность к различным кланам.

Бой по честным правилам! Какие основы заложены в основу такой морали, этой своеобразной смеси жестокости и ребячества. Из чего рождается чувство воинской или гражданской чести? Мы читаем с улыбкой (видимо, вспоминая в своем детстве страстное желание самоутвердиться перед взрослыми), как юный англичанин Том Браун (14) отстаивал свое право на уважение. Кому из нас не знакомо желание юношеского самоутверждения, этого фундамента, на котором впоследствии строятся наши моральные принципы? Требование Тома – это традиционная основа, на которой в значительной мере выстроено величие Англии. Но можно без преувеличения сказать, что в Японии Бусидо основывается на не меньших принципах уважения человека к человеку.

    Большинство квакеров считают, что бой – это только агрессия и жестокость, то есть нечто злобное и недостойное человека. Но вспомним слова Лессинга (15): «наши достоинства - это продолжение наших недостатков» («Натан Великий»), а также Рескина (16): «расцвету благородства мы обязаны войнам» («Венец из дикой маслины»). И я вполне согласен с мыслью, что ужас войны позволяет продемонстрировать не только отвагу, но и выявить самые высокие качества характера человека. Возможно эта мысль кому-то покажется странной и быть даже крамольной, но в этом суть человечества… Дух любой нации крепнет в испытаниях войной и приходит в упадок в мирное время. Или говоря иными словами, высокие понятия морали рождаются в страданиях и умирают в наслаждениях.

Эпитетами «подлец» и «трус» называют человека с наихудшими качества характера. Что они значат и такое «честно» понимают даже дети. И поскольку со временем жизнь человека становится более сложной и включает в себя более многосторонние отношения, то эти одни из самых первых понятий детства, приобретают со временем еще более высокие и тонкие критерии, становясь мерилом всех наших поступков и поступков других людей.

Идеал воинского благородства никогда бы не возник, если бы военные не уделяли должного внимания высоким нравственным качествам воина. Христианство также всегда по достоинству оценивало благородство, считая его высоким духовным проявлением в человеке. «Религия, война и слава - вот три главных качества души прекрасного христианского рыцаря», - писал Ламартин (17). Поэтому и Бусидо также в своих основах исходил из идеалов благородства.

                             II. Основы Бусидо

Кроме Дзэна часть принципов Бусидо заимствовал из Синтоизма. Например, преданность суверену, почитание предков, сыновнее благочестие - все это было необходимо для смирения и предотвращения возникновения в самураях высокомерия и заносчивости. В Синтоизме отсутствует понятие «греха». Он проповедует врожденное совершенство и чистоту человеческой души, считая ее проявлением божественного в человеке. Посещая синтоистские святыни можно заметить отсутствие в них ритуальных предметов и изображений святых, за исключением вывешенного на видном месте зеркала. Присутствие столь странного на первый взгляд религиозного предмета объясняется тем, что согласно синтоистских догм зеркало символизирует человеческую душу, поэтому глядя на себя человек может одновременно видеть проявление божественного, коим является он сам. Поэтому синтоисты фактически поклоняются самим себе, как божествам. Созерцая себя на гладкой поверхности зеркала человек размышлял аналогично максиме, начертанной над входом в храм Аполлона в Дельфах: «познай себя (и пойми, что противники твои... не такие, какими ты их себе мыслишь» (Хилон). Самопознание в греческом и японском учении не подразумевают изучения в зеркале своих физиологических или анатомических особенностей, это самоанализ своей духовной природы. Историк древнего Рима Моммсен (18), сравнивая древнегреческое и римское язычество, отмечал в своей книге, что поклоняясь своим богам эллин воздевал глаза к небу, поэтому его молитва по сути была обращена извне, тогда как древний римлянин склонял голову, поскольку его молитва была обращена внутрь себя. Римская концепция имеет много общего с японской, их объединяет идея приоритета общества над отдельной личностью. С Синтоизмом также связано поклонение силам природы, любовь к стране, что выразилось в особом почитании императорской семьи, от божественного начала которой, как считается, произошли все японцы. Для японцев их родина – это не просто земля, где они родились, которая кормит и поит их, это также священное место обитания богов и духов их предков, где император считается представителем Небес на Земле, символом гармонии силы и сострадания. Бутми (19) писал, что «британская корона это не только символ власти, но и основа национального единства» (The English people: A study of their political psychology, 1904, Нью-Йорк, Putnam, с. 188) и эта фраза как нельзя кстати соответствует Японии.

Жизнь японского народа неотделима от главных принципов Синтоизма – патриотизма и преданности. Артур Мэй Кнапп (Arthur May Knapp) как-то заметил: «читая Ветхий завет зачастую очень сложно понять, идет ли речь о Боге или об его избранном народе, о Небесах или об Иерусалиме, только о Мессии или обо всем народе» (Feudal and Modern Japan, Бостон, изд. J. Knight Co, 1897, т. 1, с. 183). Аналогичная двойственность присуща и мировоззрению японцев. Я использовал слово «двойственность», поскольку оно наиболее точно отражает его суть, которая не базируется на какой-то конкретной форме философии или религии. Эта идея или иными словами национальное самосознание полностью нашло свое отражение в Бусидо в виде преданности суверену и патриотизма к стране. Но эти чувства есть не только в Синтоизме, но в Христианской церкви, приверженцам которой вменяется в обязанность не «сredenda» (лат. - в веру верить), а «веры придерживаться».

Большое влияние на Бусидо имело и учение древнекитайского философа Конфуция (20). Согласно Конфуцию существует пять великих добродетелей (21), находящихся в гармонии с законами природы и являющихся важнейшими условиями разумного порядка и сосуществования людей. Государство рассматривается как одна большая семья. Кто в семье слушается отца, тот в государстве повинуется правителю. Благожелательный и мудрый характер конфуцианских доктрин прекрасно подходил для самураев, а аристократический и консервативный оттенок этого учения соответствовал требованиям, предъявляемым к управлению государством воинским сословием.

Кроме Конфуция на Бусидо также оказало влияние учение другого китайского философа - Мэн-Цзы (22). Его учение базировалось на тезисе об изначальной доброте человеческой натуры. То есть человек обладает врожденным знанием добра и способностью его творить. Идеи Мэн-Цзы были настолько передовыми для своего времени, что считались опасными для общественного строя, поэтому достаточно долгое время были запрещены. Однако, они все же нашли свой отклик в сердцах самураев.

На трактатах Конфуция и Мэн-Цзы воспитывалась молодежь, а изложенное в них воспринималось самураями, как неприложные «буквы закона». Тем не менее, глубокий анализ классических трудов этих великих философов не поощрялся. Среди самураев бытовало мнение, что худшее для воина, если он изменив своему долгу, погружался в глубины осмысления «Аналектики» (Analects) Конфуция, вставая таким образом на путь философа. Самураи считали жизнь философов путем «книжных червей», не достойным отважных воинов. Они сравнивали философскую мысль с «подгнившим овощем, который нужно долго варить прежде, чем съесть». Человек, который предпочитал долго рассуждать не мог быть хорошим воином. Он утрачивал воинский дух и превращался в философа. Философию ценили как интеллектуальное подручное средство. Но среди самих самураев интеллектуальные изыски или аналитические способности к достоинствам не причислялись. Каждый человек являет собой миниатюрную копию вселенной, включая духовные и этические аспекты. Бусидо чужды идеи Хаксли (23), который отрицает объективные процессы во вселенной, объявляя их безнравственными.

Бусидо – это не сборник заповедей. Это своеобразная методика для постижения мудрости. Самураи сравнивали человека, следовавшего Бусидо без понятий его глубинной сути, с музыкальным инструментом, который играет музыку, но сам не воспринимает ее. Все принципы Бусидо было невозможно изложить на бумаге, поскольку они постоянно менялись, следуя за процессами, происходившими в жизни. К требованиям постоянно менявшегося Бусидо приложима максима Сократа (знание есть действие), которая может соответствовать изречению еще одного древнекитайского философа Ван-Ян-Мина (24): «знать и уметь – это одно и то же».

Здесь я считаю нужным остановится и несколько подробнее рассказать об учении Ван-Ян-Мина, поскольку японская история хранит множество благородных образов самураев, которые находились под влиянием его идей. Читая трактаты Ван-Ян-Мина западный читатель без особо труда заметит в них множество идей, аналогичных Новому завету. Например, с учетом специфики выражений и манеры изложения, присущей христианскому учению, мысль: «ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (От Матфея 6:33) прослеживается почти во всех трактатах Ван-Ян-Мина. Один из приверженцев учения Ван-Ян-Мина – Мива Сиссай (Miwa Shissai) писал: «владыка Небес и Земли и всего живого на земле одарил людей сердцем и разумом (kokoro), поэтому именно ум человека отличает его от всех других живых существ в природе». Или еще: «законы природы, осознанные нами, не могут быть по сути ни плохими, ни хорошими – они просто есть, такие какие они есть и будут всегда, не взирая на наши страстные желания изменить их. Следуя законам природы, мы всегда будем знать, что правильно, а что нет. Это интуитивное мерило правильности и неправильности согласно законов природы люди называют «Совестью»». Суть этих идей разделял Айзек Пеннингтон (25), а также другие западные философы. Этика японского народа, основанная на простых принципах Синтоизма, стала благодатной почвой для восприятия идей Ван-Ян-Мина. Ван-Ян-Мин развил идею совести до необычайных высот, говоря о способности человека не только различать правильное и неправильное, но также выявлять взаимосвязь жизни человека с законами природы. Идеи Ван-Ян-Мин идут далее идей Беркли (26) и Фихте (27), которые отрицают природные процессы вне человеческого восприятия. Хотя идеи Ван-Ян-Мина и несут на себе некоторый оттенок солиптического характера (28) его этический идеал человека не противоречит природе.

Таким образом, на Бусидо повлияло несколько независимых источников, которые он ассимилировал в простые и доступные для самураев понятия. Их было достаточно для того, чтобы сохранять безопасный порядок в обществе даже во времена самых бурных периодов японской истории. Грубая и бесхитростная натура древних воинов обрела возможность для духовного роста на основе этических принципов Бусидо, впитавшего в себя всю мудрость предков и выработавшего идеал воина новой формации.

Мазельер (29) так писал об истории Японии: «в Японии до середины 16 века в управлении государством и религии царил хаос. Но варварство периода средневековых междуусобных войн привело к возникновению определенных критериев поведения благородного воина. Это был тип воинов, аналогичных итальянцам 16 века, о которых французский историк Тэн (30) писал: «они энергичны, всегда готовы на отчаянные действия и удивительно стойки» (Essai sur l'histoire du Japon, Париж, изд. Nourrit & Cie, 1899). В Японии, как и в Италии грубые манеры, характерные для воинов раннего средневековья, привели к возникновению воинов нового типа, которые характеризовались сочетанием воинственности и самообладания. Именно с началом 16 века наметились первые тенденции к радикальному изменению духовности японского народа. Если к примеру индийский и китайский народы характеризуются в современном мире, как мне кажется, в основном своей энергичностью и мудростью, то японцев отличают особым характером. Как говорит Ницше (31) об Азии: «и печальные мысли приходят в голову о древней Азии и ее выдвинутом небольшом полуострове, Европе, которая во что бы то ни стало хочет казаться перед Азией «прогрессом человечества»». Я позволю себе несколько подробнее рассказать об этике воина нового типа, о котором писал Мазельер. И начну с Прямодушия.

                        III. Прямодушие (Ги, Gi)

    Прямодушие согласно Бусидо должно быть основой характера самурая. Самыми отвратительными признаются лживость и лицемерие. Концепция Прямодушия имеет широкое понятие. Один из известных самураев древности так говорил об этом: «Прямодушие – это решительность в действиях, когда нужно сражаться несмотря ни на что и пожертвовать своей жизнью, если это необходимо». Другой известный самурай высказывался об этом так: «Прямодушие – это как остов, на котором держится все тело. Как без него голова не может держаться на шее, а руки и ноги действовать, так и без Прямодушия никакие способности или знания не способны выработать у человека самурайский характер». Отсутствие Прямодушия считалось большим изъяном в характере. Мэн-Цзы называл добросердечность, Прямодушие и справедливость главными положительными качествами человека. «Печально наблюдать», - учил он, - «когда люди пренебрегают путем Истины, не видя смысла в жизни в совершенствовании своего ума! Когда люди превращаются в домашних животных, которые давно разучились существовать самостоятельно». Другой великий философ, постигавший путь истины 300 лет назад, сравнивал разум человека без Прямодушия с «затуманенным зеркалом». Но мне больше нравится выражение Мэн-Цзы: Прямодушие - это кратчайший путь к обретению человеком гармонии в жизни.

Даже в последний довольно мирный период феодализма, во время которого самураи относительно бездействовали и это привело к некоторому упадку их духовных качеств и мастерства в искусствах, эпитет «гиси» (gishi – прямодушный человек) ценился выше востальных. Например, 47 ронинов, история которых в Японии стала примером подвига духа, называют 47 гиси.

    Во времена войн, когда процветало коварство, оправдываемое как военная стратегия, наиболее высоко стали цениться доблесть, прямодушие и честность, которые считались величайшими из всех достоинств характера. Прямодушие сродни храбрости - другому ценному качеству воина. Но перед тем, как рассказать о храбрости, позвольте мне несколько подробнее задержаться на одном ключевом моменте, связанном с искажением первоначального понятия Прямодушия, которое получило широкое распространение в последнее время. Я говорю о «гири» (giri), которое на японском языке означает примерно - «обязанность», выполнение которой человеком согласно общественной морали необходимо. Изначально гири имело более простой и конкретный смысл, как обязанность нашим родителям, руководителям, обществу в целом и т.д. В обоих случаях гири подразумевает обязанность, которую человек обязан исполнять.

Гири, прежде всего, связывается с понятием совести, категорией, которая не существует ни у одного живого существа в природе, за исключением человека. Например, именно совесть обязывает нас любить и уважать родителей. Такая любовь не сродни половой любви между мужчиной и женщиной. Это обязанность любить - так называемое «сыновнее благочестие». Некто очень точно подметил, что гири – это великое достижение человека, который способен любить осознанно. То же самое верно и для других видов наших обязанностей. Если выполнение обязанности становится тягостным, то совесть призывает нас к порядку. Образно говоря гири это нечто нашего личного надсмотрщика с розгой в руке, который заставляет нас выполнять наши обязанности.

   Чувство гири всегда имело большое этическое значение. Оно сродни непреложному закону христианской заповеди о любви к ближнему. Но по моему мнению гири, являясь неким искусственным продуктом общества, в котором многое зависит от случая удачного рождения в обеспеченной или высокого социального статуса семье, а также от порядка, укоренившего в семье, согласно которому старшинство возраста имеет большее значение, чем превосходство талантов, привело к тому, что со временем чувство гири приобрело несколько иной смысл. Чувство гири получило негативный оттенок в связи с такими жестокими поступками как, например, долг матери принесения в жертву своих детей ради спасения своего сюзерена или долг дочери принесения в жертву своего целомудрия в оплату долгов ее расточительного отца и т.п. Возникнув как понятие высокого морального долга, гири со временем впало в казуистику. Это во многом было связано с боязнью человека общественного порицания. Выражаясь словами английского писателя Скотта: «под маской долга зачастую скрывают совсем другие чувства».

Смысл чувства гири чудовищно извратился. К нему стали применяться все виды софистики (32) и лицемерия. Под чувством гири могла бы легко маскироваться трусость, если бы Бусидо не требовало от самурая еще одного качества - Храбрости.

                       IV. ХРАБРОСТЬ (Ю, Yu)

   Храбрость едва ли можно причислить к достоинствам характера, если побуждающим поводом для ее проявления не является справедливость. В своей «Аналектике» Конфуций объясняя Храбрость, в свойственной ему манере, характеризует ее противоположным качеством. «Понимать, что является справедливым», - пишет он, - «но не действовать согласно этому пониманию, является трусостью». То есть, переиначивая это высказывание в положительное утверждение: «Храбрость – это делать то, что справедливо». Поиски рискованных приключений, необдуманные поступки и другие игры со смертью – все это у многих людей зачастую считается Храбростью и несправедливо прославляется. Но в воинском искусстве такое неразумное поведение говоря словами Шекспира считается «позорной храбростью». Смерть по причинам, не достойным смерти, самураи называли «собачьей» смертью. «Подвергнуть себя необдуманной опасности и погибнуть», - говорил японский даймё Мито (33), - «не геройство, такая смерть просто пошла», - и продолжал, - «истинная Храбрость – это продолжать жить, когда не хочется жить и умереть, когда не хочется умирать». Эта мысль Мито перекликается с идеей Платона (35), который размышляя о Храбрости, говорил: «истинно храбрый человек всегда одинаково хладнокровно оценивает ситуацию - вне зависимо от того, происходит это в момент опасности или безопасности». То есть и в Японии и на Западе существует понимание разницы между истинной и ложной Храбростью.

Кто из молодых самураев не слышал поучительных историй о храбрости воина и храбрости глупца? Доблесть, сила духа, храбрость, бесстрашие, мужество – все эти качества наиболее импонируют юным умам. Понятия о Храбрости самурая прививались детям с молоком матери. Например, если ребенок упал и расплакался, мать укоряла его: «ты вырастешь трусом, если не можешь стерпеть такой пустяковой боли! А если тебе в бою отрубят руку? Ты опозоришься от страха, если тебе прикажут сделать харакири». Детям самураев рассказывали короткие нравоучительные истории о героической силе духа, например, как в рассказе о маленьком принце Сэндай (Sendai (36)): «крошечные воробушки широко раскрыли желтые ротики, потому что видят, как прилетела их матушка, чтобы покормить их. Как жадно и нетерпеливо едят малыши! А для самурая, даже если его живот много дней пуст - позор, чтобы так есть». Существовало множество историй о силе духа и храбрости специально для детей, но воспитание маленького самурая не ограничивалось только рассказами.

    Строгость подчас граничила с жестокостью, когда родители поручали задания, для выполнения которых детям было необходимо проявить все свое мужество. «Медведица, чтобы медвежонок рос смелым, сталкивает его с обрыва», - говорили родители-самураи. Детей самураев «сталкивали с обрыва», чтобы погрузить их на «дно» сложного для них задания, поощряя их к его героическому решению. Испытания голодом или холодом считались эффективными методами, чтобы приучать детей стойко и без жалоб переносить невзгоды. Маленьких самураев посылали с поручениями к далеко живущим незнакомым людям, заставляли их до восхода солнца упражняться в боевых искусствах, в каллиграфии, в чайной церемонии, изучать китайскую классическую литературу, плавать в холодной воде и совершать прогулки по снегу. Несколько раз в месяц, по аналогии с ритуалом праздника бога учения, их с вечера собирали группой, чтобы бдить до утра, читая по очереди сутры. Испытание Храбрости с помощью посещения различных таинственных и мрачных мест – заброшенных могил и кладбищ, домов и старых храмов и т.д. - было излюбленным занятием у самурайской молодежи. Во времена, когда обезглавливание было публичным, маленьким самураям наказывалось присутствовать на этой ужасной процедуре, а верхом храбрости среди мальчишек считалось пойти ночью к месту казни и оставить на отрубленной голове какой-либо знак.

Такая ультраспартанская система*«тренировки нервной системы» может ужаснуть некоторых современных педагогов, у которых может возникнуть вопрос: а не приведет ли такое воспитание в столь юном возрасте к развитию жестокости у человека? Позвольте мне перейти к следующей главе и объяснить почему этого не происходило.

* Примечание Инадзо Нитобэ: духовный аспект Храбрости взаимосвязывается с Самообладанием – спокойным состоянием духа. Спокойствие духа – это «храбрость на отдыхе» - статическое состояние Храбрости до момента, пока необходимая смелость для выполнения каких-либо дел не переведут ее в динамическое состояние. Истинно храбрый человек всегда спокоен, его невозможно застать врасплох, ничто не поколеблет спокойствие его духа. В пылу сражения он хладнокровен, в момент катастрофической опасности не теряет самообладания. Ни землетрясения, ни тайфуны не пугают его. Мы восхищаемся людьми, которые в минуту смертельной опасности, храня самообладание, способны слагать стихи или проявлять выдержку перед лицом нависшей угрозы. В минуты опасности написать строки недрогнувшей рукой или произносить слова без дрожи в голосе - это ли не верный признак сильной натуры или как еще говорят - человека глубокого ума (yoyu)

Строки из пьесы, приводимые далее мною, являются изложением реальной истории об Ота Докан (37) - великом строителе замка в Токио. К нему в дом проник наемный убийца и нанес удар копьем, и зная поэтическое мастерство Ота (говорят, что свою подпись он слагал из камней), убийца произнес:
«Только в это мгновение,
Наше сердце может оценить
Всю радость жизни».

На что Ота, истекая кровью и не взирая на боль, ответил:
«В тихие часы покоя
Оно было приучено
Смотреть на жизнь без сожаленья».


В Храбрости также присутствует элемент куража. Вещи, которые иным людям кажутся опасными, для других могут быть объектом игры. В старые времена во время войны было нередким, когда противники обменивались остроумными репликами или вступали в поэтическое состязание. Поединки бывают не только с помощью грубой физической силы, но и в виде интеллектуального сражения. Пример такого поединка в стиле «коромо» (38), произошел в один из моментов 11-летней войны (39).

Восточная армия была разбита (Куриягава, 1062). Ее полководец Садато Абэ пытался ускакать, спасаясь бегством с поля боя, но самураи Минамото поймали его и с криками - «показывать спину врагу - позор для самурая!» - привели к своему командующему Ёсия Минамото, который посмотрев на него, задумчиво произнес: «порвана в клочья мятая ткань».

Необескураженный Садато мгновенно подхватил фразу: «от долгой носки истлели нити. Только время вечно».

Ёсия помедлил и вдруг неожиданно для всех низко поклонился своему поверженному противнику. Когда его спросили о причине столь странного поведения, он ответил, что был восхищен самообладанием своего врага в минуты позора его поражения.

Потерпев поражение в борьбе с триумвирами Антонием и Октавианом, Брут покончил жизнь самоубийством – это ли не пример храброго человека? Два великих полководца - Уэсуги Кэнсин (40), даймё из провинции Этиго и Такэда Сингэн (41), даймё из провинции Каи враждовали в течение 14 лет. Когда Сингэн узнал о смерти Кэнсин, он был опечален потерей «лучшего из своих врагов». Кэнсин был для Сингэн примером благородного противника. Провинция Сингэн находилась в гористой местности далеко от моря, поэтому чтобы покупать соль на токайдском тракте, ему нужно было пересекать территорию Ходзё. Даймё Ходзё не был с Сингэн в состоянии открытой войны, но в тайне, желая ослабить его клан, не пропускал людей Сингэна через свои земли. Кэнсин, прознав о проблеме своего врага и имея возможность покупать соль на побережье, написал Сингэн, что по его мнению даймё Ходзё поступает подло, и что он, хотя они (с Сингэн) и находятся в состоянии войны, распорядился, чтобы его снабдили большим количеством соли, приписав: «я (по сравнению с Ходзё) воюю не солью, а мечом» (то есть, честно и открыто).

Эта фраза Кэнсин аналогична словам Камилла (42): «мы, римляне, воюем не золотом, а железом». Ницше говорил о сердце самурая, когда писал следующее: «вы должны гордиться победами своего врага, тогда победа над ним будет вашей победой вдвойне». Мы всегда должны помнить о том, что человек, который является врагом на войне, может в мирное время быть достойным другом. Чтобы Храбрость достигала таких высот, требовалось еще одно качество души - Сострадание.

Инадзо Нитобэ (Inazo Nitobe)

Автор перевода - Елена Федорова

Оригинальный текст с сайта "THE PROJECT GUTENBERG EBOOK"  

(Scanned at sacred-texts.com, June 2003. J. B. Hare, redactor.  This text is in the public domain. These files may be used for any non-commercial purpose, provided this notice of attribution is left intact.)

Источник: mosbudokan.ru