Каллиграфия – таблетка от дурного настроения

Зачем православным каллиграфия? Для работы? Для учебы? Для молитвы? «От нервов» и для здоровья? На все эти вопросы можно ответить утвердительно. В чудодейственных свойствах занятий каллиграфии «Правмир» убедился на курсах при Пятницком подворье Троице-Сергиевой лавры в Сергиевом Посаде. Вдохновитель и создатель курсов – протоиерей Павел Великанов, настоятель Пятницкого подворья, преподаватель – Виктор Новиков, художник-график, член Союза художников, иконописец.

Сегодня не учебный день, и всё равно в класс каллиграфии в цокольном этаже Введенского храма заглядывают прихожане – каллиграфия требует постоянства. Преподаватель Виктор Новиков раскладывает учебный материал и рассказывает, что освоить навыки правильного и красивого письма может каждый – для первых шагов в каллиграфии не нужно иметь красивый почерк или художественный талант, важны усидчивость и практика.

– В детстве у меня был довольно плохой почерк, но я любил имитировать почерки других – смотрю на свои школьные тетради, одна страница написана одним почерком, вторая – другим.

– Со справками о болезни от родителей проблем не было?

– Вот именно. Кстати каллиграфия – это не только красиво, но и полезно. Некоторые врачи считают, что нет таких болезней, которые не излечиваются каллиграфией. Сам я эксперименты не ставил, но говорят, что так. Когда мы пишем, то берем перо тремя пальцами, получается, что задействуются определенные зоны мозга.

Я читал, что в полной мере каллиграфию может заменить только скрипка. Но для того, чтобы быть скрипачом, нужен и слух, и умение, а тут просто пишешь буковки, и, пожалуйста, – мозг работает почти на сто процентов.

– А письма простой ручкой это не касается?

– Нет, когда мы пишем шариковой ручкой – это непрерывное письмо: мы ставим ручку, как нас в школе учили, и пишем, не прерываясь. В каллиграфии мы задумываемся над каждой буквой, над каждым движением – это, конечно, медленней, но пользы гораздо больше.

Шариковая ручка очень испортила и людей, и культуру. Вот китайцы и японцы не отказались от своих иероглифов, которые пишутся кисточкой. У нас есть неполная замена перу – перьевая ручка. Но когда пишешь пером, ты просто вынужден писать правильно, поворачивая лист, руку или саму поверхность так, как нужно для буквы.

– Какая еще может быть польза от занятий каллиграфией?

– Конечно, мы пишем не только ради удовольствия или ради красоты буквы, важно, что мы думаем над тем, что пишем. Вот, например, когда на занятиях мы переписываем Священное Писание, представляете, сколько раз прокрутит человек в голове каждую фразу, насколько текст отложится у него в памяти?! А сейчас часто пробежал глазами в интернете – и всё.

Раньше нормальной практикой для монахов было переписывать Священное Писание. И Иоанн Лествичник, и Федор Студит говорили: пусть в монастырях будет каллиграфия. Во-первых, чтобы распространять книгу, а во-вторых, для изучения Священного Писания и молитвы. Как в школе говорили: переписал бы учебник по физике раз – знал бы физику.

Если родители привели ребенка на занятия каллиграфией с целью улучшить его почерк, чуда не произойдет. Зато письмо пером может воспитать усидчивость. Для детей у Виктора есть специальные плакатные перья, а вместо букв – разные животные. Их, как и буквы, надо писать за несколько движений пером, а не рисовать:

– Если ребенок захочет нарисовать такую красивую птицу, – показывает Виктор, – он карандашиком долго будет это мучить, а так раз – и получилось. Для детей очень интересно, и заодно они учатся чисто писать. У меня был на занятиях один очень резвый ребенок, он за урок три раза разлил тушь – самому ведь неприятно, потом он стал осторожнее, внимательнее. Раньше дети хотя бы перьевыми ручками писали, старались, а теперь и клякс не бывает – пиши как хочешь.

– Прописи в школе не направлены на то же, что и каллиграфия?

– Если бы прописи писали тонким пером, ввели урок чистописания, была бы польза. А сейчас непонятно что – ни шрифтом не занимаются, ни над почерком не работают. Каллиграфия ведь и появилась как красивописание. И чем красивее, тем лучше, потому что чем буква красивее, тем она внятней, приятнее глазу.

Прежде всего, говоря о каллиграфии, важно понимать, что мы не рисуем, а пишем буквы.

Каллиграфия – это рукописный шрифт. С появлением книгопечатания каллиграфия как вид искусства забылась, появились печатные книги, а писать практически перестали. Только в начале ХХ века каллиграфия стала возрождаться.

И интересно, что когда стали смотреть на древние книги, людям казалось, что все буквы в них нарисованы, даже в голову не приходило, что каждая буква пишется за два-три движения. Тогда Эдвард Джонстон – английский каллиграф, взял остроконечное перо, и написал те же самые буквы. Вот с его именем и связано возрождение современной каллиграфии.

Виктор раздает бумагу, перья, ставит на стол баночки с тушью. Для урока каллиграфии нужно иметь:

• Чертежную бумагу
• Черную тушь в баночке
• Перо
• Стакан воды
• Бумажные салфетки (потому что руки от туши точно будут черными)

Расчерчиваем бумагу, отмечаем по линейке линии по полтора сантиметра – примерно такой высоты буквы потом будут вписываться в строку. Затем заполняем перо тушью. На занятиях все пишут стальными перьями. Они более жесткие, и по своим свойствам больше похожи на дерево. У этих перьев специальные тушедержатели, чтобы тушь не вытекала вся сразу – так легче провести линию.

Важно не переборщить и не макать перо в тушь полностью. Тушью заполняется желобок-углубление сверху и вся верхняя сторона пера до кончика. Я вот на первых порах макала перо целиком, и скоро на моем листе бумаги появились кляксы – привет из детства. Кстати, искусство хорошего каллиграфа состоит также в том, чтобы любую ошибку превратить в достоинство – например, из кляксы сделать особенно красивую букву.

– Буквы, которые выходят из-под пера каллиграфа – живые, – говорит Виктор. – Если каллиграф пишет текст и вдруг ошибется, он должен уметь красиво всё исправить. Человек ведь не печатная машинка. И в этом жизнь, в этом красота.

Если присмотреться, в древних текстах все буквы разные. И даже когда изобрели печатный станок, было несколько вариантов одной буквы, чтобы избежать одинаковости. Для людей тогда вообще было странно, что буквы могут быть все одинаковые, это воспринималось как модернизм. И поэтому, если довести рукописный шрифт до механизма и автоматизма, это плохо, в нем должна быть жизнь.

– Лишний автоматизм не появляется от практики?

– Есть такие люди, которые склонны писать слишком аккуратно. Им, наоборот, нужно делать такие упражнения, которые их будут, так скажем, освобождать от автоматизма. Например, я считаю, что нужно писать, не разлинеивая лист. Это поможет разработать глазомер, человек научится писать ровнее, но и автоматизма не будет.

– Вы можете посмотреть и сказать: это писал человек, а это машина?

– Да и вы скажете. И всё же чистописание в каллиграфии – практически закон. Если ошибется художник, рисунок всегда можно подправить, а каллиграф практически не исправляет текст. Если рассматривать древние кожаные книги, кое-где видно, как подчищали ошибки.

Прежде, чем начать, перо нужно расписать. Для этого оно ставится на бумагу и слегка поворачивается – вправо-влево, опять вправо. Расписывать перо можно и на черновике, и на чистовике. Но в последнем случае эту черточку нужно ставить именно там, где будет буква или штрих.

Начинаем писать. Важно не бояться нажимать на перо и вести линию всей рукой, а не только пальцами. При этом локоть нужно оторвать от поверхности стола. И вот первая толстая линия проведена, и даже не кривая – чудеса. Вообще первый урок каллиграфии всё же похож на прописи первоклассника: черточки, кружочки, палочки. Упражнения те же – части букв. Затем из этих частей составляются буквы. Но мы, конечно, нетерпеливые, сразу пытаемся писать буквы и слова, получается весьма посредственно. Искусство каллиграфии, кажется, намного труднее постичь, чем казалось сначала.

– Кто ваша основная аудитория, кому сегодня нужны занятия каллиграфией?

– Приходят разные люди. Прихожане, ребята из семинарии, иконописцы, так как подписи на иконах делаются на основе каллиграфии.

– Какие шрифты вы изучаете?

– Наши занятия начались с июля, и мы уже успели более-менее изучить так называемый базовый шрифт, который придумал Эдвард Джонстон. Этот шрифт он разработал на основе средневековых английских шрифтов. Теперь мы начали заниматься уставом, пишем древние славянские шрифты. За основу взяли Остромирово Евангелие. Я сам разработал шрифт, как можно более приближенный к древнему образцу.

Потом мы отдохнем от славянских букв, и попробуем написать что-нибудь европейское, например, готику, рустику или унициал. По крайней мере, эти шрифты мне нравятся, и я бы хотел, чтобы люди тоже поработали над ними.

А основная наша задача – написать Евангелие. Мы отбираем людей среди участников наших занятий, которые способны писать много и хорошо, и создаем рукописное Евангелие.

Я прошу Виктора написать какие-то известные фразы, чтобы заснять процесс на камеру. Если держать перо под углом в 30 градусов – это будет базовый шрифт, под 45 – уже готический. Перестроиться довольно сложно – если пишешь базовым шрифтом, на другой лучше не переходить. Вот почему Виктор с улыбкой реагирует на мои просьбы написать «Coca-Cola» или нарисовать завитушку – менять шрифт и стиль нехорошо:

– Для того, чтобы перейти на другой шрифт, нужно время. В уставе перо всё время поворачивается под углом, такая особенность. Другая особенность – я сейчас пишу определенным размером, потому что толщина пера предполагает размер буквы от одного до четырех миллиметров. Если, например, взять перо больше – буквы, соответственно, будут больше. А этим размером я могу писать только то, что пишу, иначе я уйду от образа, будет не похоже.

Тоненькие церковнославянские буквы создают определенный образ. Сейчас в русском шрифте он уже утрачен, наш шрифт стал скорее европейским, к сожалению. Если бы он развивался именно как церковнославянский, мы бы, может быть, имели сейчас совершенно другое впечатление от русского языка. А сейчас у нас всё немного такое… – и ни свое, и ни чужое.

Другая большая проблема даже для современных шрифтов – перевод. Когда мы смотрим на латинский шрифт – да, красиво, а вариант этого же шрифта на русском не смотрится.

– Откуда началась каллиграфия? Насколько я знаю, именно распространение христианства дало развитие искусству каллиграфии, потому что необходимо было копировать в больших количествах Библию?

– Да, и книгу вообще. Естественно, так как написать даже одну книгу было очень трудоемко, – целый год, а то и два или три можно было потратить, – писали самые важные книги. Не какого-то местного поэта переписывали, а Священное Писание, изречения философов – всё то, на чем держалась культура, и что было важно зафиксировать.

Книги были очень дорогими и недоступными для основной части населения. Конечно, с одной стороны, печатная книга убила каллиграфию, но зато люди стали более образованными. А в монастырях книги писали еще довольно долго – до XVI века.

– Сейчас каллиграфия практически исчезла?

– Местами еще живет, например, недавно меня пригласили преподавать каллиграфию в институте для дизайнеров. Сейчас дизайнеры, к сожалению, мало занимаются шрифтами.

– А придумать свой шрифт сейчас еще можно?

– Конечно. Но часто каллиграфы придумывают шрифты, которыми можно написать только одно слово – название книги, главы, а вот набрать всю книгу этим шрифтом нельзя.

– Слишком запутанный?

– Да, с завитушками всякими, интересными придумками, на такой шрифт хорошо посмотреть и полюбоваться, но постоянно читать – глаза устанут. Так что есть фирмы, занимающиеся шрифтами, но каллиграфией они при этом не занимаются.

– В «Википедии» граффити тоже считают каллиграфией.

– Почему нет? Граффити, если оно делается пером, кистью – это каллиграфия. Мне бы и самому было интересно выйти с нашими учениками на улицу, взять широкую кисть и что-нибудь написать. Если написать красиво, это украсит город. Ведь много серых, некрасивых стен, которые можно разукрасить. Почему бы каллиграфам не заниматься украшением?

– А китайская, японская каллиграфия, вся эта «игра кистью и тушью» – это же целый мир, современная японская каллиграфия сохраняет многовековые традиции, создавая и развивая на их основе новые направления. Нам это не близко, это другая техника?

– Да, это абсолютно другая культура – мы их не понимаем до конца, они нас. Но когда наш каллиграф съездил в Японию, показал, как мы пишем буквы, они сказали: «Теперь мы понимаем, почему нас так тянет к России». То есть японцы увидели в нашей каллиграфии что-то такое, что дополняет их каллиграфию.

И всё равно законы одни и те же. Если мы говорим о конструкции в каллиграфическом рукописном шрифте, тело буквы не должно быть аморфным, но с плотью и костью. И японцы говорят то же самое. И я думаю, мы отличим плохую японскую каллиграфию от хорошей так же, как мы можем различить хорошую и плохую картину, например.

Был такой случай: шла выставка Шишкина, пришла какая-то женщина и написала в книге отзывов: «Здравствуйте, Иван Иванович, я посмотрела на ваши работы, мне очень понравилось, я считаю, что вы гений. Вот мой телефон, у меня галерея, позвоните». Она даже не знала, что это великий художник XIX века. Но она оценила, понимаете? То есть даже если сейчас появится второй Шишкин – его оценят, он будет выделяться.

Посередине урока в класс заходит настоятель – протоиерей Павел Великанов, и тут же присоединяется к занятию: берет перо, бумагу, сначала расписывается («Это не мое перо, заточено по-другому, неудобно писать, расписаться надо…»), а потом начинает писать буквы, четкие, ровные.

– Отец Павел, зачем православным каллиграфия?

– Во-первых, мы хотим в целом повысить интерес к ручному труду, в том числе в той деятельности, которая была традиционной для православных людей – каллиграфии. Ведь человек больше всего ценит то, что делает своими руками, а в Церкви люди издревле занимались переписыванием книг. А возобновить эту традицию меня сподвигло свидетельство о тех, кто во времена гонений на Церковь от руки переписывал книги, молитвословы и другие священные книги.

Во-вторых, каллиграфия позволяет по-другому посмотреть на текст, поменять отношение к тому, что в нем написано. Как-то на одной из наших семинарских лекций преподаватель сказал: «Попробуйте взять и попереписывать что-нибудь из тех святых отцов, которые вам близки, с которыми вы действительно чувствуете внутренний резонанс – и вы почувствуете, что восприятие текста поменялось».

Происходит вчитывание в текст, в тот материал, с которым работаешь. Пусть даже это будет совсем маленький отрывок текста или слово, но человек уже по-другому воспринимает текст. Чувствует, что это не просто какой-то изверг писал что-то непонятное, а что это родное, знакомое, понятное.

Кстати с открытием курсов каллиграфии я получил очень мощный инструмент для терроризирования прихожан. Вот сидит, например, Елена, выкинет она что-то неправильное в своей жизни, а я ей говорю: «Знаешь что, голубушка, напиши-ка ты 50 раз такую-то фразу, которая позволяет по-другому посмотреть на ситуацию в твоей жизни».

– Вместо епитимьи?

– Это и есть епитимья как способ помочь человеку собрать свою волю в кулак и сделать то, что на самом деле нужно сделать, но на что обычно катастрофически не хватает времени.

В-третьих, каллиграфия не терпит суеты и требует определенного состояния внутреннего мира человека, покоя. Приходит на занятие человек со своими проблемами, волнениями, начинает писать – и всё уходит. Я помню, одна женщина приехала из Москвы совершенно измученная, в состоянии какого-то жуткого внутреннего раздрая. Она даже не могла провести несколько прямых линий. Для нее самой это было изумлением «Как? Я не могу, почему? У меня же хороший почерк…»

Вот видите, как криво получается? Потому что я сейчас думаю не о том, что пишу, а о том, что сейчас начнется служба, и мне главное не опоздать. Каллиграфия требует определенного настроения. И что самое интересное, это настроение создается в процессе занятия. Поэтому каллиграфия как вид деятельной медитации для меня очень симпатична.

– А сколько вы тренировались, чтобы так красиво писать?

– Вот вы будете смеяться, а я почти каждый день что-нибудь дома пишу. Хотя бы пять-семь минут, но уделяю каллиграфии. Это всё Виктор виноват. И я решил сделать иллюстрации к темам энциклопедии, познакомился с Виктором, который оказался не только хорошим иконописцем, но и профессиональным графиком.

И вот когда он начал делать свою работу, я понял, что человек, который занимается каллиграфией, мастерски владеет не только рукой, композицией, но и обладает внутренней гармонией. Потом я целый год носился с идеей сделать курсы каллиграфии, а Виктор меня выручил, стал преподавателем.

Еще поездка в Китай повлияла. Знаете, что меня зацепило? Не знаю, это миф или правда, но как-то мне сказали, что при приеме человека на работу в Китае смотрят, прежде всего, не на то, какое у него образование, а на то, как он пишет иероглифы. То есть считается, что человек, который не умеет правильно писать, не умеет и правильно думать.

Отец Павел заканчивает писать, и в конце быстрыми, четкими движениями выводит одно слово: хорошо. Я бы сказала: отлично.

– Разве не приятно посмотреть, что выходит из-под твоей руки? Пусть всё немного кривое и косое, но всё равно красиво, и ты понимаешь, что не безнадежен. У нас каллиграфия – это таблетка от дурного настроения.

Мария Строганова, фото Иван Джабир,  pravmir.ru